Давиде Морозинотто - Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

В газете от 20 февраля было опубликовано большое интервью с Дарсли, который заявил: «Я нежно любил мисс Даун и никогда бы не причинил ей вреда». Однако сразу после этого статья продолжалась так: «У мистера Дарсли был виноватый вид, а глаза налились кровью. Во время интервью он несколько раз ударил кулаком по столу, ещё раз показав себя человеком, который себя не контролирует». Я мысленно отметила эту деталь и продолжила читать как можно быстрее.

В газете от 3 марта, когда начался процесс, адвокаты Дарсли представили свою линию защиты. Пистолет, которым было совершено убийство, действительно принадлежал детективу, но был украден несколькими месяцами ранее. Полиция, однако, посчитала этот факт попыткой пустить следствие по ложному следу. Отмечалось, что Дарсли находился в контакте с криминальным миром Чикаго, откуда мог получить помощь.

10 марта на процессе Дарсли озвучил своё алиби: в новогоднюю ночь его видели на другом конце города с друзьями, чьи показания, однако, сочли не заслуживающими доверия.

4 апреля. Мистер Уокер показал, что незадолго до гибели мисс Даун перевела все свои акции в ценные бумаги на предъявителя. Это означало, что часть Каталога мисс Даун больше не принадлежала ей, но могла бы отойти к предъявителю бумаг, в которые были переведены акции. Половина «Уокер&Даун» превратилась в бумажное сокровище. Было ясно, что речь шла об уловке, позволяющей любому стать владельцем (или, лучше сказать, одним из владельцев) Каталога. Но кто подтолкнул мисс Даун на такой легкомысленный шаг?

Как бы я хотела, чтобы Эдди и Те Труа были рядом, мы бы обсудили прочитанное и сделали пометки. Но я была одна, я была закована в цепи и могла рассчитывать только на себя. Я принялась проглядывать газеты ещё быстрее.

21 апреля, ещё одно интервью с мистером Уокером. Он заявляет, что бумаги на предъявителя, принадлежащие мисс Даун, украдены. Никто не видел их с ночи убийства. Возможно, речь идёт о краже? Возможно, Дарсли пытался найти акции и, обнаружив себя, убил мисс Даун? Ещё один вопрос оставался без ответа.

В летних газетах процесс, наконец, подошёл к концу. Мистера Дарсли признали соучастником преступления, но не смогли установить, был ли он убийцей или подельником. Находясь в сомнениях, суд присяжных решил не приговаривать его к смертной казни и вынес вердикт: пожизненное заключение. Отбывать его он должен был в Брайдуэлле, тюрьме Чикаго. В той самой, из которой детектив сбежал несколько лет спустя, после чего и сам был убит.

Последняя заметка, которую я прочитала, была датирована 16 июня. В ней говорилось о гневных заявлениях мистера Уокера, в которых предприниматель заявлял о том, что разочарован американским правосудием и желает Дарсли гореть в аду. «Вы обеспокоены пропажей бумаг на предъявителя?» — спрашивал его журналист. На что мистер Уокер отвечал: «Ни в коем случае, мисс Даун была исключительной женщиной, я уверен, что она спрятала документы с особым тщанием. Никакой преступник их никогда не найдёт».

Заметка заканчивалась словами мистера Уокера: «Теперь мне осталась только боль. И эти часы». Часы, принадлежавшие отцу мисс Даун, с которыми она никогда не расставалась. Часы «American Company», сделанные в 1881 году.

Бежать, бежать, бежать. С этими словами, пульсирующими в голове, я просыпалась с утра, осматривала израненную ногу, спускалась в подвал. Иногда они звучали как громкий рёв, иногда — как шелест набегавшей и отступавшей волны. Иной раз вместо слов я чувствовала только дрожь. Но больше всего меня пугала тишина. Тишина была знаком того, что я начинаю свыкаться с заключением в интернате.

За шесть дней я научилась держать очередь в столовой, приспосабливать свой шаг к шагам своих компаньонок, чтобы не запутать цепь. Я училась сдаваться. А этого нельзя было допустить.

— Сбежать? — прошептала Бекка. — Ты сошла с ума. Уж поверь, мы тут все мечтаем о побеге. Но это невозможно.

— Это почему же?

Бекка вздохнула. Мы работали, и она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.

— Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем они держат нас на привязи? Ведь так не делают даже в настоящих тюрьмах, где сидят взрослые мужчины. Знаешь, почему нас заковывают, а их нет?

Я не знала.

— Потому что надзирателям проще, пока на нас кандалы. Мы молодые девушки, преступницы. За пределами этой школы нас никто не хватится, а потому с нами можно делать всё что вздумается. Всё. Понимаешь?

Я кивнула. Для меня и дома было так же. Возможно, эта исправительная школа была самым подходящим местом для таких, как я, и с моей стороны глупо было думать, будто что-то может измениться. Но был ещё Тит. И мысль о нём не позволяла мне так просто сдаться. Поэтому я стала присматриваться.

Цепи снимали с нас только ночью, но дверь спальни закрывалась на ключ, а на окнах стояли крепкие решётки. Весь оставшийся день я была заложницей цепи. Это было самой большой проблемой. Я стащила вилку и попробовала вскрыть ею замок. Безрезультатно. Оставалась единственная возможность — выкрасть ключи у охраны, но нужен был подходящий случай. Тогда в голове у меня созрел план. После ужина надзиратели назначали класс, который должен быть отмывать кухню. Вечером шестого дня в интернате, вставая из-за стола, я нарочно споткнулась и, падая, потянула за собой Ребекку и остальных, запутав цепь.

Я забормотала извинения, надзиратели наорали на меня и побили, но я не придала этому значения. Главное, что мой класс отправили на кухню. Я проигнорировала укоризненный взгляд Ребекки и угрозы девочек. Одна из них пообещала зарезать меня во сне, но мне было всё равно. Если всё пройдёт хорошо, этой ночью в школе я спать уже не буду.

Охрана заставила нас скоблить кастрюли, оттирать плиты и натирать пол до зеркального блеска. Я старалась больше всех и продолжала ронять всё из рук, замедляя работу группы.

— Нужно ещё прибрать в комнате охраны, — сказал один из надзирателей. — Желающие есть?

— Она, — показали все на меня.

Ребекка злилась, но делала вид, что не замечает меня, что было мне только на руку. Надзиратель отсоединил меня от общей цепи и прицепил к браслету чугунный шар, после чего приказал мне подниматься с ним на верхний этаж. Я с трудом поднималась по лестнице, с шаром в одной руке и полным ведром воды и губкой в другой.

Комната сторожей представляла собой просторный зал, освещённый электрическими лампочками. На полу в чёрно-белую клетку стояли наполовину разбитый диван и несколько стульев. На полке, на крючке, висела связка ключей. Моя цель.