Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

Мише было жаль Бориса Сергеевича, одиноко стоявшего на сцене лицом к лицу с враждебным собранием, которое не хотело его слушать и прерывало на каждом слове злобными и насмешливыми выкриками. Он всей душой сочувствовал Борису Сергеевичу, но ничем не мог ему помочь.

А собрание шумело, кипело, бурлило. Особенно волновались женщины.

– Не надо нам вашей коммуны! Все равно прогоним бандитов! Убирайтесь, откуда пришли!

Председатель Иван Васильевич поднялся и крикнул:

– Спокойствие, Гражданы, спокойствие! Выслушаем товарища, а потом будем обсуждать. Бабы, тихо! А то выведу!

Но шум не утихал, наоборот – еще больше усилился…

И тогда Миша, Генка, Славка и все остальные ребята сделали то, что они обычно делали на школьных собраниях, когда подымался такой же невообразимый шум: они начали хором скандировать:

– Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!..

Это было ново и неожиданно для собрания. Все замолчали и в недоумении уставились на ребят.

Борис Сергеевич воспользовался общим замешательство, и сказал:

– Ведь у вас есть дети. Они сидят рядом с вами. Вы их любите и заботитесь о них. У них есть пища, постель, над головой крыша, есть ласковая, заботливая материнская рука. Почему же вы так жестоко относитесь к тем, кого война, разруха и голод лишили всего: и крова, и семьи, и отца, и матери? Я спрашиваю: почему вы так жестоки и несправедливы к ним? В чем они провинились перед вами?

Он замолчал, ожидая ответа на свой вопрос.

Но ответом ему было общее молчание. Все избегали взгляда Бориса. Сергеевича. У некоторых женщин даже слезы навернулись на глаза. Но они скрывали эти слезы и делали вид, что сморкаются.

Мальчики торжествовали. Здорово он сказал! Крепко получилось!

– Страна наша бедна, – продолжал Борис Сергеевич. – Но Советская власть делает все, чтобы вернуть детей к жизни, воспитать из них честных тружеников. В этом никто не сумеет нам помешать. Ни те, кто надеется на возвращение помещиков и бережет для них усадьбы, ни те, кто незаконно завладел землей и эксплуатирует крестьян.

Он строго посмотрел в ту сторону, где сидел Ерофеев. И все, кто был в зале, тоже обернулись туда.

– Короче говоря, – заключил Борис Сергеевич, – организация коммуны – дело решенное. Я пришел сюда не для того, чтобы просить вашего согласия, а для того, чтобы нам всем подумать, как мы будем вместе жить и вместе работать. Хотите вы обсуждать этот вопрос – пожалуйста. Не хотите – я могу уйти. Но коммуна будет.

Слова попросил Ерофеев. Он вышел к сцене, снял фуражку, обнажив плешивую голову, и сказал:

– Очень правильно сказал товарищ представитель насчет ребятишек. И мы тоже хотим, чтобы все было по справедливости. Чтобы, значит, и мы никого не обидели, и нам чтобы ни от кого обиды не терпеть. А вот насчет земли товарищ представитель ничего не сказал. А с землей-то как будет – вот вопрос.

– Ни на чью землю коммуна не претендует, – ответил Борис Сергеевич, – коммуне отойдет та земля, которая принадлежит государству и которой незаконно пользуются гражданин Ерофеев и некоторые другие граждане.

– Не я, а все общество пользуется. – Ерофеев широким жестом обвел зал.

Но та самая женщина в платке, которая кричала про коммунаров, тут же возмутилась:

Мы этой земли и не нюхали! Всю заграбастал!

Не обращая на нее внимания, Ерофеев спокойно продолжал:

– Владеем по закону. На то и бумага из губернии есть.

Борис Сергеевич сказал:

– Мы знаем, гражданин Ерофеев, сколько вам стоила эта бумага.

Ерофеев метнул на него настороженный взгляд, потом развел руками:

– Про это нам ничего не известно.

– Значит, сейчас будет известно, – коротко ответил Борис Сергеевич и, обращаясь к залу, предложил: – Граждане, кто еще пользуется этой землей, тех попрошу встать.

Никто не встал. Все молчали. Только один старик вполголоса проговорил:

– Кто же ею пользуется… Известно кто…

Ерофеев неожиданно протянул вперед руки, повернул их ладонями вверх:

– Этими руками земля обработана. Разве я не трудящийся?

Женщина в платке вскочила со своего места:

– Ты этими руками только деньги считаешь!

Председатель Иван Васильевич ладонью постучал по столу:

– Граждане! Довольно пререкаться! Вопрос ясный: быть здесь трудовой коммуне из числа бывших беспризорных товарищей. А то, что некоторые свою шкуру защищают, так это их личное дело. Все трудящееся крестьянство, и которые бедняки и которые середняки, горит способствовать общему делу. А потому просим Бориса Сергеевича доложить, как мыслится работа коммуны. В каком, значит, направлении и какая от нас требуется помощь.

Борис Сергеевич рассказал, чем будут заниматься коммунары, что они будут сеять, какие сады разобьют, какие у них будут мастерские и подсобные предприятия, какую выгоду от этого получит окрестное население.

Его слушали внимательно. Может быть, он и не привлек всех на свою сторону, но большинство чувствовало, что настоящая правда на его стороне.

Собрание кончилось. Уже наступила ночь. Дождь прекратился. Небо очистилось от туч, на нем сверкали мириады звезд. И только когда ребята задевали в темноте деревья и кусты, на них сыпались с веток капли дождя.

Борис Сергеевич и Миша шли позади всех. Впереди, из темноты, доносились крики и ауканье ребят, громкий смех Зины Кругловой, обиженное бормотанье Кита, негодующий голос Бяшки.

– Скажите, Борис Сергеевич, – спросил Миша, – если бы вдруг появился бывший владелец усадьбы, мог бы он помешать коммуне?

Борис Сергеевич засмеялся:

– Как же он помешает? Усадьба конфискована и принадлежит государству.

– А вы знаете, где они, бывшие графы?

– Старый граф еще до революции уехал за границу, а молодой неизвестно где. Впрочем, какое это имеет значение?

Мише очень хотелось рассказать, какое это имеет значение, но он удержался. Вот если завтра он убедится, что человек в зеленом и есть граф Карагаев, тогда он скажет.

– А вы не интересовались их гербом? – спросил Миша. – Вернее, я хотел спросить: какая именно птица изображена на гербе?

– На гербе изображен орел. И если судить по голове, то это орел-ягнятник, он же орел-бородач. Нечто среднее между орлом и грифом, так сказать, переходный вид. Правда, специалисты, к которым я обращался, утверждают, что туловище обыкновенного орла, но голова – орла-ягнятника.

Это опять ничего не давало. Ягнятник, бородач… Нет, ничего не дает… Халзан, курганник, могильник – это о чем-то говорит. А бородач ни о чем не говорит.

Неужели они ошиблись и с орлом? Неужели орел изображен просто так и их догадкам та же цена, что и показанному на чертеже маршруту?