Юрий Збанацкий - Куриловы острова

Поймали троечку окуньков, кулеш с ними ели с большим аппетитом. Фреда не ждали. Его порцию оставили в котелке. Но он даже не посмотрел на нее. Вернулся возбужденный, решительный:

— Хлопцы, я в разведку иду!

— В какую разведку?

Кесарь и тот удивился.

— Нашел корягу и переправляюсь на ней на ту сторону.

Сбегал за майкой, натянул ее на загорелые, исчерченные царапинами плечи и через минуту был готов к походу.

— Я хорошо плаваю. Переберусь на берег, пойду в село, разузнаю, а то может даже лодку найду и перевезу вас.

Такое обещание Фреда вполне устраивало Кесаря. Да и Миколка уже примирился с тем, что пора ему покидать свой остров. Он смотрел на Фреда как на героя, как на человека, способного на подвиг во имя общего дела, и совсем позабыл про недавнюю обиду.

Ракитовая коряга еле держалась на воде. Но это не испугало Фреда. Он раздобыл где-то подходящий кол и, накрутив на голову штаны с рубахой, будто турок чалму, смело уселся на корягу. Миколка с Кесарем оттолкнули его от берега.

— Ту-ту-ту! — победоносно протрубил Фред и взял курс на противоположный берег.

Оставшиеся на острове махали ему руками.

— Ждите, я скоро вернусь, — пообещал, уже в который раз, Фред.

— Возвращайся скорее-е...

Такой беспокойной тревожной ночи Миколка в жизни своей не помнил. Хоть и любил поспать, но сомкнуть глаз не мог. Да и как уснуть, когда Фред не подавал о себе никаких вестей. Переправился он благополучно, помахал им с того берега приветливо рукой, прокричал что-то, чего они не расслышали, и исчез в прибрежных кустах. И как в воду канул.

До самого вечера, пока небо не усыпали звезды, Миколка не уходил с берега. Все ждал, может, лодка появится или Фред подаст голос. Но ведь он мог попасть и не на материк, а на другой остров. И тогда волей-неволей должен был тем же способом переправляться на обжитой остров Курилы.

Кесарь посидел немного на берегу, подавил комаров да и побрел к шалашу. Он был убежден, что человек даже при самой сложнейшей ситуации должен в первую очередь выспаться, а то на таком питании недолго и с ног свалиться.

Миколка вернулся в шалаш, когда стало совсем темно. Спать он не мог. Лежал с открытыми глазами, перед ним возникали какие-то неясные, но впечатляющие картины: то волки нападали на беззащитного Фреда, то его гадюка жалила, то он блуждал в непролазных дебрях, то увязал в зыбком болоте...

Прислушался к тишине ночи, но кроме Кесарева похрапывания да монотонного кваканья лягушек ничего не услышал.

А может, все это он зря? Маленький, что ли, Фред? Наверно, добрался до какого-нибудь села и сейчас уговаривает там рыбака. Да разве кто согласится плыть сюда ночью? Зря Фреда ябедой в школе прозвали, маменькиным сыночком дразнили. Парень он — хоть куда! Правда, с хитринкой, но ничего. Главное, знает, перед кем схитрить. Встретит учителя — шапку долой с головы, поклонится. Учителя в пример Фредову вежливость ученикам ставят. А того не знают, что, надев шапку, Фред вдогон учителю язык показывает, а то такую рожу состроит, что все со смеху покатываются.

Воспоминания о школе, о друзьях понемногу развеяли у Миколки тревогу, но не успокоили. Ведь уже экзамены начались... Что там только сейчас делается?.. Все с ног, наверное, сбились — ищут. Мать все на свете небось прокляла...

И вдруг все эти мысли разлетелись, как вспугнутые воробьи. До слуха Миколки донесся чей-то крик, тревожный и дикий. Выскочив из шалаша, он замер у входа и стал прислушиваться. Кругом стояла знакомая тишина ночи, ни один посторонний звук не нарушал ее.

Долго он слушал — ничего не слыхать. Может, почудилось?

— Угу-ух! — донеслось так тревожно, так призывно, с таким отчаянием, что Миколка вздрогнул. Это где-то там, далеко, за протокой, куда отправился Фред.

Сразу же разбудил Кесаря. Тот долго ворочался, сопел, ругался, не хотел вылезать из шалаша.

— Кричит? Ну и пусть кричит! Мне-то какое дело? Не мешай! Я сплю!

Однако, немного очухавшись, стал вслушиваться.

Крик не повторялся. Недовольный Кесарь снова полез на карачках в будку.

Спустя минуту послышалось снова его сонное сопение.

Миколка не мог спать. Захватив охапку сена, он нырнул в темноту. Шел, шел, а берега не было. Стал уже сомневаться — не заблудился ли? Но вот в долине, в том направлении, куда он шел, снова послышался приглушенный стон.

— Фред! Фрединька! — стал звать Миколка.

А в ответ: «Угу!..»

Скорей, скорей!.. И чуть не влетел с разбегу в воду. Как-то интуитивно почувствовал, что эта сизая непроглядная пелена и есть вода.

— Фредик! Квачик! — кричал он в темноту. — Я здесь! Плыви сюда! Плыви прямо на меня.

Фред не подавал никаких признаков своего присутствия. Затем уже где-то в стороне: «И-у!»

Плыву, значит.

Сомнения не было — какое-то наважденье водило его вокруг острова. А что если он попадет в русло Днепра и там его подхватит течение и невесть куда понесет?

Только теперь Миколка вспомнил, что держит в руках пучок сена. Дрожащими руками положил его на землю, достал из кармана коробок спичек. Хоть намокшие в грозу спички и высохли, но головки их крошились, сера на коробке облезла. А тут еще руки трясутся.

Наконец удалось зажечь одну спичку. Отсыревшее сено дымило, не хотело гореть. Опустился на корточки, раздувал огонь, пока в глазах не потемнело.

— Фред! Фрединька! Плыви сюда! — опять закричал в темноту, когда вспыхнул веселый огонек.

Фреда не было.

До самого утра жег Миколка на берегу костер и все звал Фреда. Время от времени в ответ доносился чей-то приглушенный голос.

Настало утро. Рассеялся над водою бледный туман. Засверкали росой на том берегу деревья. Но как ни всматривался Миколка, никого там не видел.

Кесарь, проснувшись, лениво сказал:

— Фред? Так он тебе и полез в такую темень! Он и днем побоится. Кричал? Это сычи в гаю перекликались, слыхал такое? Шевченко читать надо, а не панику подымать среди ночи!

Сычи так сычи. Хорошо, если сычи, а не Фред звал на помощь.

Но прошел завтрак, прошел обед, а Фред не появлялся. Правда, они в этот день не завтракали и не обедали, а только по солнцу отмечали их время.

Рыба не клевала, пшено вышло. Вчера думали, что его на несколько раз хватит, а оказалось — на дне пакета всего пригоршня... Ели одни маторженики [2] [2] Маторженики — коржики с маком ( укр. ). из месива, что натрясли из рюкзака.

Кесарь совсем раскис. Он, как и Фред, привязал к палке рубаху и безуспешно размахивал ею, призывая на помощь проходившие мимо неповоротливые пароходы и моторки. Но его не замечали или не хотели замечать. Он подолгу лежал на горячем песке на голом брюхе, недовольно и зло бурча себе под нос.