Юрий Збанацкий - Куриловы острова

И все-таки выглядела она как-то не совсем естественно.

Наступила пора метелей и вьюг, а снега не было и в помине. С усов деда Мороза капало, а Снегурка, будто в сказке, таяла и никак не могла растаять. Зайцы от дождя разбухли, а лисы из рыжих, сделались черно-бурыми.

Минувшая осень была необычной. Каким непостоянным было лето, такой же несуразной выдалась и осень. Все лето до самого августа, чуть не ежедневно лил дождь — вот уж помучились колхозники с сеном и силосом. В августе, правда, дней на десять распогодилось, природа вроде бы смилостивилась над людьми — убирайте, мол, поскорее, не мешкайте. Кто поспешил, не поверил в устойчивую солнечную погоду, тот выгадал, а кто успокоился — будет, мол, время, успеем, уж тому пришлось потом в затылке поскрести. С середины августа дожди стали снова лить через день и земля до того пропиталась влагой, что лежала, как говорится, и сыта и пьяна, зеленея озимыми всходами, дожидаясь осени.

Осень не заставила себя долго ждать. Она нависла над землей едкими непроглядными туманами, ежедневно кропила надоедливым мелким дождем. Дороги раскисли, поля почернели, деревья приуныли и, будто жалуясь на кого-то, плакали мелкими холодными каплями. Неделями напролет стояло ненастье, веяло холодом, только раз или два за всю осень землю украсили белые заморозки, но и они были так слабы, что даже грязь не затвердела.

Моросил дождь, но школьники все равно высыпали на улицу.

Миколка был с ними. Он сильно переменился после того, как ранней осенью собрался было бежать из интерната. Заметно подрос, повеселел, на мир глядел теперь спокойно, уверенно.

На заседании школьного совета, где развенчали Конопельского, Миколку выбрали старостой спальни. Он и сам не заметил, как все это получилось. Едва только «разжаловали» Конопельского, сразу же встал вопрос: кому быть старостой. Тут все закричали: «Северинова старостой!..»

Но Андрей не принял этого высокого поста. Он настойчиво рекомендовал выбрать Миколку Курилу. Помолчали, подумали — и согласились.

Хотели тогда же выселить из спальни Конопельского с Масловым. Зюзин с Трояцким сразу, как только почувствовали, что у главаря почва уходит из-под ног, поспешили обвинить Валентина во всех тех грехах, в которых сами ему помогали. Даже Маслов и тот было перепугался. Он начал бубнить: мол, и не такие люди, как он, ошибаются... Один Конопельский ни о чем не просил и не признавал никаких ошибок. Только когда все сообща прижали его к стенке и потребовали ответа, он процедил сквозь зубы:

— Мне казалось, что нашим порядком все довольны. Случалось, шутили... Неужели и пошутить нельзя?

Андрей, вопреки ожиданиям, выступил в защиту Конопельского. Никуда, мол, переводить никого не следует, исключать из школы тем более, коллектив сам с ними справится. Сами допустили ошибку, сами и исправим. С ним все согласились. Даже Леонид Максимович. Правда, директор сделал свои выводы: воспитателем восьмого стала Марина Ивановна. Лукию Авдеевну отстранили. Никто не жалел о ней.

Однако рано торжествовал Леонид Максимович, зря ликовали воспитанники. Лукия Авдеевна подала жалобу не то в профсоюз, не то в райнаробраз — ученики в таких тонкостях не разбирались, — даже, может, в само министерство. И вот в школу стали наезжать одна за другой разного рода комиссии, начались беспрерывные обследования; всех расспрашивали, вызывали для беседы и Конопельского и Андрея. Андрей ничего сказать не мог о своей бывшей воспитательнице, так как не знал ее, а Конопельский, почувствовав, что директору не так-то легко побороть Лукию Авдеевну, рассказал про нее только хорошее, намекая, что с нею, да и с самим Конопельским, расправились неизвестно за что.

Дело кончилось тем, что Лукию Авдеевну вернули в школу. Она стала воспитательницей в другом — пятом классе. На директора она смотрела свысока, словно человек, знающий себе цену, способный укротить кого только пожелает. Когда встречалась с Миколкой и Андреем — отворачивалась от них, помнила из-за кого натерпелась бед.

Конопельский повел себя иначе. Сразу же после собрания он подошел к Андрею, заглянул ему в глаза, крепко пожал руку:

— А ты битый жук. Я сперва не разобрал. Ну и чудак ты! Надо было сразу откровенно сказать. Думаешь, мы тебя обидели бы?

Андрей с удивлением посмотрел на Конопельского:

— Ты что? Думаешь — к власти рвусь?

Конопельский замялся:

— Да уж вижу — Курилу выдвинул. Ну ничего, поживем — увидим. А все же свинью ты здоровую мне подложил, с поросятами.

Андрей широко улыбнулся:

— Не будем помнить старое. Мир!

Конопельский еще раз пожал руку Северинову:

— И дружба!

С этого дня в их спальне никто не курил, в карты не играл и не устраивал «бани» спящим. Даже Конопельский и Маслов не жили больше аристократами: никто за них пол не подметал и не мыл, да и ничего за них не делали — сами они трудились, хоть и без всякой охоты.

И все же Миколка чувствовал, что Конопельский с Масловым затаили на них злобу, что они внимательно следят за каждым их шагом, готовые в любую минуту подстеречь и взять реванш за свое поражение.

Миколку и Андрея все считали хорошими друзьями. Причиной тому было не собрание. И это лучше всех понимал Курило. Андрей старался дружить и относиться ко всем в спальне и в классе — и к мальчикам и к девочкам — одинаково. С Миколкой его тесно связывала школьная мастерская, в которой они всегда с увлечением что-нибудь мастерили даже в неурочное время, а кроме мастерской — самодеятельность. Курило охотно участвовал в школьном хоре. В интернате он на первых порах даже позабыл, что существует на свете самодеятельность. И вот Андрей Северинов все поставил на место.

Перед Новым годом вся школа напряженно готовилась к празднику. Разучивали новые песни, к балу-маскараду шили костюмы, придумывали позатейливее.

И никто, видимо, не обращал внимания на то, что происходит вне школы. Во всяком случае Миколка эти изменения заметил первый.

Новогодняя елка приковала к себе все внимание, заслонила и покрытое тучами небо, и горизонт в тумане, и почерневшую гору, отгородившую школу-интернат от города.

Плыли низкие серые тучи, сиротливо стоял по соседству лес, черный, невзрачный, притихший. Холод забирался под одежду, руки быстро коченели, школьники подолгу не засматривались на елку — одни прибегали, другие убегали в школу.

Собирался бежать с неприветливого двора и Миколка. Тем более что у него нынче было немало дел. Сегодня он жил, охваченный какими-то тревожными, противоречивыми настроениями. Все время ждал: вот-вот явится мама. Скучал по ней, ему хотелось, чтобы она приехала хоть на часок, хоть бы только взглянуть на нее... А потом пусть уезжает домой, не мешает готовиться к концерту. Но что если она приедет не на короткое время и скажет ему: ну-ка давай собирайся домой, там будешь встречать Новый год? Ведь многих родители уже взяли...