Юрий Збанацкий - Куриловы острова

Каринка как-то по-старушечьи вздохнула и жалостно посмотрела на Миколку. Тот смотрел на нее с уважением — так вот какая она! Отец у нее герой, а он и не знал...

— А мой папа геолог, на Курилах работает, — как-то невольно вырвалось у него.

— Геолог? О, это хорошо! Я тоже хочу стать геологом. Замечательное дело! — И тут же продолжила свою историю: — Когда мы остались без папы, то переехали из нашего города к бабушке, маминой маме. А у бабушки была очень тесная комнатка, и сама она совсем старенькая. Трудно нам жилось. И тут маме захотелось свою личную жизнь устроить...

Миколка только моргал глазами. Уж слишком по-взрослому говорит эта Каринка: «личную жизнь»... Он-то знал, что это значит, его мама не раз проклинала свою «личную жизнь».

— Но ей очень не повезло. Человек тот оказался ограниченным, просто недостойным... Он сразу же невзлюбил меня и моего младшего братишку... Маме из-за нас прямо житья не стало. Тогда она братишку оставила у бабушки, а мы втроем переехали сюда, он здесь на работу устроился. Бабушка вскоре умерла, мама хотела братишку к себе взять, так отчим ни в какую. «Нужны, — говорит, — они мне! Я тебя брал, мне жена нужна, а не твои дети».

У Миколки зло поблескивали глаза. Он уже успел возненавидеть этого неизвестного ему человека, так издевавшегося над беспомощной Каринкой и ее маленьким братом...

— Так мама и не взяла Михайлика, его в детский дом забрали, сейчас уже во втором классе учится. Такие письма забавные пишет... Хочешь, когда-нибудь почитаю?

Миколка в знак согласия кивнул головой.

— А потом он принялся меня выживать: «Отдай да отдай ее в интернат». Ну и отдали. Я сюда с радостью пошла, пусть хоть мама на свою личную жизнь не жалуется.

Каринка вздохнула. Миколка поинтересовался:

— А почему же ты говоришь, что у тебя никого нет? Мама к тебе ведь приходит?

— Нет, не приходит... Вскоре после того, как меня отдали в интернат, он куда-то уехал. И маму увез с собой. Я долго об этом не знала и все удивлялась: почему она не приходит, ничего не пишет. А потом как-то поехала сама в город, зашла на квартиру, говорят: уехали. И как в воду канули. Вот уже второй год ни слуху, ни духу...

Миколке очень жалко стало Карину.

— Может, еще напишут...

— Нет. Он такой... такой скверный человек... Он не любит детей.

Миколка согласен был, что Каринкин отчим мерзавец, но мать... Неужели и она такая?

— Нет, мама моя хорошая, добрая... ласковая. Только она очень несчастная, очень-очень! Не повезло ей в жизни.

Каринка отвернулась к стене и закрыла лицо руками. Узенькие плечи ее вздрагивали, из-под поношенного кремового платьица остро торчали лопатки. Миколке сделалось больно за нее.

Хотелось как-то утешить, но он не знал как. Помолчав, сказал:

— Не горюй, Карина... И вообще, если тебя кто обидит, скажи мне... Я не позволю... Никому... никогда... Вот честное пионерское.

Несмотря на то что с усов у деда Мороза, который терпеливо мок на школьном дворе под елкой, капало, несмотря на то что все время вовсе не по-новогоднему поливал дождь, в стенах школы царила новогодняя атмосфера. Никто не был обеспокоен тем, что земля мокрая и голая, всех вполне устраивал тот снежок, что в виде клочков ваты висел на сучках высокой зеленой елки посреди просторного зала, а разные блестки и мишура казались всамделишным инеем.

Деда Мороза под елкой не было, зато по залу расхаживал живой дед Мороз, водивший за руку маленькую Снегурочку, и всех поздравлял с Новым годом, желал доброго здоровья и счастья, обещая вознаградить из своего объемистого мешка всякого, кто заслужит, щедрым подарком и за веселую песню, и за искрометный танец, и за мастерски прочитанное стихотворение, и за оригинальный костюм для бала-маскарада.

Первыми на школьную елку прибыли малыши. Разве утерпишь? Тот в матросском костюмчике, та в кисейном платьице, а та цветной бантик в косу вплела — вот и нарядилась, готова хоть целый вечер прыгать и веселиться — ведь наступал Новый год!

Еще год жизни прожит. Еще на год повзрослели. А как хочется стать хотя бы на год постарше!

Малыши успели уже наиграться с длинноухими зайцами и хвостатыми лисами, когда возле пышной, роскошно убранной елки стали появляться и старшеклассники.

О! Тут было на что посмотреть! Было отчего не только разинуть рот, но и пальцы в него засунуть!

Вон-вон, взгляните, с какой важностью и достоинством вступили в зал три мушкетера. Точь-в-точь со страниц романа Дюма. Правда, если уж очень придирчиво к ним присмотреться, то в их одежде можно распознать немало вещей, которые каждый день носят современные школьники и которые никак не походят на атрибуты далекого прошлого. Но разве кто станет разглядывать на мушкетерах штаны да башмаки? Главное, что к этим самым обыкновенным штанам пришиты диковинные заплаты, на ботинках позвякивают какие-то немыслимые шпоры, а через плечо висит на портупее взаправдашняя шпага. А еще — шляпы!.. Усы! Бородки клинышком!..

Мушкетеры небрежной походкой, вразвалку расхаживали по залу и прилегавшим к нему коридорам, а малыши ходили за ними по пятам, забегали вперед, заглядывали в глаза, осторожно притрагивались пальчиками к холодным шпагам, торжествовали:

— Настоящие!

— Такой кольнет, так ого!

— Сразу наповал!..

А там новое диво! Нет, уж это наверно не старшеклассники переоделись, а настоящие гости из далекой Африки к ним в школу приехали. Круглолицые, плотные и черные-черные, только белками глаз ворочают, хитро улыбаются. И одеты как настоящие негры — не в костюмы, которые носят у нас, а завернулись в какие-то цветастые балахоны. Присмотришься к ним — и ноги тоже черные, только ступни с пятками розовые. Похаживают себе вдвоем да английскими словечками перекидываются. Малыши даже мушкетеров оставили, к «африканцам» перекинулись, видно, и впрямь поверили, что к ним в школу такие желанные гости приехали. Никто и думать не хочет, что это Миколка Курило с Андреем Севериновым во имя великого чувства дружбы ни на что не посмотрели: лицо, руки и ноги чем-то черным вымазали.

А вот вступил в зал Гаврош. Настоящий парижский маленький коммунар. Отчаянный в любом деле, со смелым взглядом. Заложив руки в карманы штанов, небрежно похаживает среди возбужденных жителей интерната, ни на кого не обращая внимания. Только неграм он подмигнул как-то загадочно, словно давно знакомым, но это, возможно, лишь потому, что и все остальные восторженно приветствовали земляков храброго Патриса Лумумбы.

За окнами стояла непроглядная тьма. В мерцающем свете крошечных разноцветных лампочек на елке и красных огоньков на вершинах застывших строительных кранов поблескивали капли дождя. Но на них никто не обращал внимания. Школьники забыли обо всем. И каждый из облаченных до неузнаваемости в какой-нибудь маскарадный костюм, и те, кто поленился перевоплотиться во что-нибудь сказочное, а сейчас завистливо таращил глаза на других, — все были охвачены радостным новогодним настроением. Зал быстро наполнялся, появлялись все новые и новые маски.