Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра [litres]

Лоськиного отца, шофера, посадили на пять лет за то, что он столкнулся на грузовой машине с мерседесом. Сперва определили, что он не виноват, но, видимо, хозяева роскошной иномарки выложили немалую сумму, и те инспекторы, что расследовали дело, вдруг изменили показания. Так что Лоськино „отечество“ теперь в спецзоне на севере области, под поселком Хантаево. А может, еще на пустыре, где похоронен его кот Умка. Потому что в других городах Лоська никогда не бывал. И никакие дальние поездки ему в ближайшие годы не светят, особенно заморские острова, вроде того же Джерси…

Конечно, я очень отклонилась от темы острова. Можно сказать: причем тут пятиклассник Мельников? Но какая-то связь все же есть. Ведь Лоська любит книжку про зверинец на острове Джерси…»

Вот так меня «несло» в этом тексте, который получался совсем не географический. Правда, Дмитрий Витальевич, говорил, что возможна «философия и лирика», но какая именно и в каком количестве?

Впрочем, я не боялась и про отметку не думала. Я… писала, вот и все.

Кстати, когда я рассказала в письме Пашке про случай с Лосенком, он ответил коротко:

«Жень! Пока есть такие люди, как Лоська, они нас не сожрут».

« Они нас не сожрут»… Мы с Пашкой понимали друг друга. Они — это гады, которые расплодились по всей планете. И под боком у нас, и в дальних краях. Господи, почему их так много? Может быть, планета, пересекая пространство, попала в какой-то отравленный пояс, в котором ядовитая плесень разрастается особенно густо?

Они — всюду. (Неужели и на острове Джерси?) От них не спрячешься ни в каких дальних и теплых краях… От тети Лии пришло письмо, над которым мама плакала весь день. А я сидела дома и на уроках, сцепив зубы. Тетя Соня и маленький Мишка ехали из Хайфы в какой-то поселок к знакомым. Они вышли на минуту на промежуточной остановке, Мишка хныкал, что хочет пить. В этот момент в автобус вошел небритый тип и рванул на себе пояс со взрывчаткой. Автобус разнесло. Тетя Соня и Мишка в это время стояли у буфетного павильона. Мишке перебило руку деревянной стойкой. Тетю Соню ударило взрывной волной. Они оба сейчас в госпитале… Можно сказать, что им повезло, живые. А тех полутора десятков, что оставались в автобусе — как не было на свете. Одни клочья от них, от взрослых и ребятишек…

ЗА-ЧЕМ? В чем они виноваты? Они же ни с кем не воевали!

Я не думаю, что тот гад, который взорвал на себе мину, был храбрец. Сволочь он, вот и все. Никакой храбрости не надо, если твердо веришь, что нажмешь кнопку и в ту же секунду окажешься в райских садах, где тебя ждет бесконечное счастье. Но разве можно заработать вечное блаженство за счет множества других, которым причинил боль и горе?

Мама несколько дней ходила такая, будто в чем-то виновата. «Мы тут живем в их квартире, а они там в таком ужасе…» Она повторяла эти слова, пока Илья не вспылил. Он швырнул на диваночки и крикнул, что мы, черт возьми, живем тоже не в раю. Что взрывают и берут заложников и у нас. Вспомните, что недавно было в Москве! А в нашем городе — что? Благодать? Тошно включать телевизор! Все ходим, как по минному полю… Я поняла, что Илья просто переводит маму «на другие рельсы». Мол, если она переключится с мыслей о Лифшицах на более близкие и привычные тревоги, то слегка успокоится. Наивное дитя мой братец…

А насчет «минного поля» он как в воду смотрел. Через неделю после письма тети Лии какой-то тип стрелял в дядю Костю. Среди бела дня, прямо в подъезде его дома.

Обычно такие покушения удаются безотказно. Однако на этот раз террористу не повезло. Дядя Костя — афганец все-таки — за миг до выстрела почуял опасность, присел, выбил пистолет, врезал стрелку по переносице. Неудачливый убийца рванул из подъезда, а дядя Костя замешкался, потому что доставал улетевший за батарею пистолет. Не догнал гада. Тот прыгнул на заднее седло к какому-то мотоциклисту, и они умчались со двора.

Дядя Костя отнес пистолет в милицию и написал заявление. Думаете что? Сразу бросили патрули на поиски преступников? Сказали: «Хорошо, разберемся. Когда понадобитесь, вызовем. Шум не поднимайте, главное, чтобы не узнали газеты и ТВ». Несколько дней не вызывали. Дядя Костя зашел сам и узнал, что… дело темное. «Может быть, это ваш собственный пистолет и вас надо привлечь за незаконное хранение…»

— Я сдержался сперва, — рассказывал дядя Костя. — говорю вежливо: «Это каким же аналитическим умом надо обладать, чтобы придти к такому выводу. Как по-вашему, с какой стати человек в здравом сознании понесет в милицию свой пистолет?» А они: «Может быть, вам было выгодно имитировать покушение на себя»… Это мне высказал начальник отделения, розовый вежливый майор. Я стою, улыбаюсь, а рука, чувствую, сгибается сама собой, чтобы вмазать… А он улыбается тоже и говорит: «Не надо, мы знаем, что вы это умеете…» Ну, дверью я грохнул от души, а дальше что? Если бы не отъезд, начал бы копать сам, но задерживаться-то не могу, билет уже…

Дело в том, что дядя Костя уезжал из нашего города. Насовсем. Трест «Стройметалл» переводил его на какую-то ответственную должность в Петербург. Нельзя сказать, что он радовался такому изменению в своей жизни, но и не спорил. «Что поделаешь, Валечка, дело требует. Я человек военный, привык: если надо — значит, надо…»

Может быть, не только «дело требовало». Может быть, он решил, что лучше оказаться подальше от нас, поскольку его привязанность к маме такая безнадежная… Короче говоря, уехал, причем попрощался поспешно, как бы между делом. Маме подарил розы, Илье — свои командирские часы, а мне сделал самый большой, самый дорогущий (во всех отношениях) подарок. Это книга-альбом под редакцией итальянца Франко Джорджетти «Самые знаменитые парусные суда». Мама как увидела, опустила руки.

— Костя, ты с ума сошел. Я же знаю, сколько это стоит. У нас есть несколько таких на складе…

А я тихонько заскулила от восторга, повисела у дяди Кости на шее и побежала к себе — распаковывать и рассматривать. Забыла даже, что дядя Костя уезжает…

Про все это — про Пашкины слова о Лоське, про взрыв автобуса под Хайфой, про дядю Костю — я сначала тоже написала в реферате. Так получилось, само собой. Но потом эти страницы я убрала, вернее, перенесла в отдельный файл. Потому что никакого отношения к острову Джерси они уже вовсе не имели. «Философии» полно, а географии — ноль…

Впрочем, и дальше я писала не в строгом стиле научного реферата. Например такое:

«В давнем детстве, то есть в начальных классах, я любила сочинять стихи. Потом бросила. А сейчас вдруг у меня снова срифмовались строчки: