Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра [litres]

Глядя на Ваську, я рассказала Лоське, что в британских владениях есть небольшой (правда побольше, чем Джерси) остров Мэн, на котором водится необычная порода кошек. Вполне нормальные кошки, только задние ноги у них длинные, как у зайцев, и нет хвоста. Жители острова очень гордятся этими животными. На Мэне, как и на Джерси, тоже чеканят собственные деньги, и есть целая серия монет с удивительными местными кошками. Какая страна чем знаменита, это она и помещает на деньгах. Кстати, монет с кораблями на острове Мэн тоже чеканят немало. История у этого острова не менее древняя и занимательная, чем у Джерси. Но я не могу на нее отвлекаться, иначе пришлось бы писать еще один реферат. Об острове Мэн я вспомнила из-за кошек и монет. А читала о нем я недавно в газете „По всему свету“, когда искала дополнительные сведения для реферата.

Эту свою работу я назвала „Семь фунтов брамсельного ветра“ тоже благодаря монетам. Не спутайте, не подумайте, что „семь футов“. „Семь футов под килем“ говорят, когда желают счастливого плавания. А „семь фунтов“ — это семь монет достоинством в один фунт стерлингов. Правда, на самом деле их было у меня шесть. Но седьмую я как бы придумала дополнительно. Вернее, вместо нее прибавила к коллекции судов историю про шхуну-барк „Сибирь“. Жаль, что в нашей стране мало чеканят денег с парусными кораблями. Как хорошо было бы выпустить монету в память о плавании „Сибири“! Но никому, видимо, в голову не приходит. Или… дело не в этом?

Парусные корабли всегда считались символами надежды. Деньгами с изображениями таких кораблей, наверно, неловко расплачиваться за всякие черные дела и давать взятки… Я так написала сейчас и вдруг вспомнила: а ведь на нынешней бумажной деньге (зачеркнула, написала „ассигнации“) в пятьсот рублей — корабль. Там изображен Архангельск, памятник Петру Первому и трехмачтовый фрегат у причала. Красивый такой, похоже, что „Мир“. И может быть, именно такими красивыми банковскими билетами давали взятки те, что отправили за решетку Лоськиного отца… Правда, это все-таки бумажки, а не монеты.

Да, чуть не забыла. На ребре каждой „корабельной“ монеты с острова Джерси с выбито: CAESAREA INSULA. Кажется, по латыни это означает „Императорский остров“. Если я правильно разобралась в английских комментариях, такое имя дал ему римский император Роман Антоний в трехсотом веке нашей эры. А нынешнее название острова в переводе на русский означает „Шерстяная пряжа“. Не такое романтическое имя, как прежнее, но тоже неплохое. Пушистое, уютное, как сказка бабушки, сидящей с веретеном в рыбачьем домике у моря».

Я писала свой реферат (или как там его назвать?) до самых мартовских каникул. Началась уже настоящая весна, оседал на газонах снег, сыпались с карнизов сосульки (не зевай, прохожий!), двигались над голыми тополями кучевые желтые облака… Да, я забыла сказать. Когда я садилась за это сочинение, обязательно включала магнитофон с Пашкиной кассетой — мелодии Вивальди на фоне морского прибоя. Так под эту музыку и прошли у меня вечера в феврале и марте…

Перед каникулами я отдала папку с напечатанными на принтере листами Дмитрию Витальевичу.

— Ну, наконец-то, — обрадовался он. — Я уж боялся, что не уложишься в срок…

— Уложилась… Дмитрий Витальевич, только просьба: не читайте в классе вслух, ладно?

— Как скажете, мадемуазель…

Пашке я отослала по электронной почте весь текст, с теми кусками, которые выкинула из школьного варианта. Только выделила эти куски курсивом и попросила, чтобы их никто, кроме Пашки, не читал.

Он ответил быстро и как всегда коротко: «Прочитал. Здорово. Курсивные отрывки спрятал в секретный файл. То, что без них, можно ли напечатать в школьном альманахе „Наше творчество“ под рубрикой „Письма друзей“?»

Меня Пашка тоже приучил к лаконизму, я ответила: «Так и быть, печатай».

Через пару дней Дмитрий Витальевич остановил меня в коридоре, отвел к окну. И первое, что спросил:

— Женя, ты давно пишешь стихи?

— Я… наоборот. Давно не пишу . Бросила. То, что там , случайно вышло.

— Жаль…

— Что жаль?

— То, что бросила…

Я сказала в упор:

— Дмитрий Витальевич, стихи — это единственное, на что вы обратили внимание? Остальное — чушь? Оценка мне, конечно, не светит?

Он как-то мальчишески поскреб затылок.

— Да светит, светит… только по географии. А по русскому Олимпиада Андриановна отказалась оценивать. Сказала: «У нее там такая пунктуация, что можно затевать дискуссию по каждой строке. Если я возьмусь исправлять, она опять устроит скандал и побежит к директору. Так что, если угодно, отправляйте в комиссию сами…»

— В какую комиссию?!

— Ты разве не знаешь? Каждую весну в городе проводится конкурс школьных сочинений…

— Это же не сочинение, а реферат! Ну, или… попытка реферата… глупая, наверно…

— Комиссия разберется, — опять же по-мальчишечьи хмыкнул он.

— Дмитрий Витальевич, не надо!

Он сказал уже солидно, хотя и со скрытой усмешкой.

— Сударыня. Вы сдали материал, и отныне он не ваш, а достояние органов народного образования. Вот так-с…

— Я не хочу.

— Женя, тебе жалко что ли? Почему?

— Потому что… там полно всякой «философии».

— Вот и хорошо.

Я вдруг подумала: «А! Пусть! Не съедят, в конце концов…» Но все же проворчала:

— Смеяться будут…

— Гм… — сказал географ.

Уже после этого я дала почитать реферат Илье и маме. Конечно, полные варианты. Мама, прочитав, почему-то стала смотреть на меня тревожно.

— Ох, Женька, несладко тебе придется в жизни.

Я подумала, что мне и сейчас далеко не всегда сладко. Но бодро пообещала в стиле Синего Буля:

— Ништяк, прорвемся…

Илья внимательно и долго (я даже ежиться начала) смотрел на меня из-за очков. Потом изрек:

— Быть тебе Достоевским и Стивенсоном…

— Олух! Что между ними общего?

— Между ними ничего. А между каждым из них и тобой…

— От тебя никогда ничего серьезного не услышишь…

Но услышала я от Ильи и серьезное. Через два дня (уже каникулы были) он поздно вечером позвал меня к себе в комнату и спросил без обычной дурашливости:

— Ты свой реферат куда-нибудь отправляла по э-мейлу?

— Д… да. А что?

— Небось своему Капитанову?

Я на всякий случай разозлилась:

— Это у тебя Татьяна «своя». А Пашка — Просто Пашка!

Он не стал огрызаться в ответ. Смотрел озабоченно:

— И, конечно, полный вариант?

— А чего такого? Это мое дело!.. Он, кстати, те куски убрал в особый файл.

— Боюсь, что поздно убрал…

— Да в чем дело-то?! — взвилась я. Уже со страхом.

Илья взял меня за кисти рук, поставил между колен. Как в давние годы, когда я была маленькой.