Герман Матвеев - Тарантул. Повесть

- Пойдем сейчас! - обрадовался Степа. - Успеем. Сегодня как раз пускают. Я только унесу домой…

- А я сбегаю посмотрю, нет ли письма от бати.

- Только не задерживайся, - предупредил Степа. - Надо успеть до семи.

Через несколько минут друзья встретились во дворе и быстро зашагали к трамвайной остановке.

- Письма нет? - спросил на ходу Степа.

- Нет. - Давно не было?

- Давно. Там бои сильные. Не до письма, - неохотно ответил Миша.

Госпиталь помещался в новом здании. До войны вместо коек здесь стояли парты и комнаты назывались не палатами, а классами. Вполне возможно, что раньше Вася Кожух мог бы попасть сюда в качестве ученика и сидел бы в десятом «б» классе за партой возле этого самого окна. Сейчас он лежал забинтованный с головы до ног и не мог пошевельнуться. Малейшее движение тревожило бинты, и от острой, пронзительной боли темнело в глазах и появлялась тошнота. Относились к нему здесь с большой нежностью все раненые, сестры, сиделки, врачи. Все знали, при каких обстоятельствах получил юноша тяжелые ожоги, и Васька иногда слышал, как о нем говорят: «Не испугался, не убежал. А ведь совсем еще ребенок». Выздоравливающие солдаты часто усаживались на табуретку возле койки и говорили с ним, как с равным, - рассказывали фронтовые случаи, историю своего ранения, и Васька постепенно проникся сознанием, что в военном госпитале он лежит не случайно, что он не просто пострадавший от шального снаряда, а раненный на фронте, как и все эти солдаты. О его поступке говорят, как о подвиге, за который награждают медалями и орденами.

- Получить медаль за храбрость, - уверял его один усатый гвардеец. - Помяни мое слово!

- Боевой орден Красного, Знамени дадут, - обещал другой.

Все это наполняло Васькину душу гордой радостью, и он стойко переносил страдания. Сегодня к нему пустили мать. Положив на тумбочку узелок с яблоками и конфетами, она минут двадцать просидела на табуретке, постоянно сморкаясь и вытирая глаза платком,

- Ничего, Васенька… Бог даст, поправишься… Обойдется. Доктор сказал, уродом не будешь, - успокаивала она сына. - Тут тебе с завода гостинцев прислали… Степан Николаевич обещался навестить. Нынче у него работы много. В другой раз придет…

- Мам, ты не плачь… чего ты!.. Я же недолго пролежу. Вот кожа новая вырастет, и выздоровею, - едва заметно шевеля губами, говорил Вася.

- Вырастет, Васенька, вырастет. Ты молодой… Все зарастет, зарубцуется…

- А ты не плачь.

- Не плачу я, не плачу, Васенька, - успокаивала она сына, усиленно сморкаясь в мокрый от слез платок.

Проходила минута, и снова глаза наполнялись влагой. Васька понимал, что мать плачет от «женской жалости», и ему было досадно. Вместо того чтобы гордиться и хвалить, как другие, она только и делает, что глаза вытирает. Слезам матери Вася не придавал большого значения, но все же они действовали и сильно испортили настроение.

Закрыв глаза, он ясно представил, как спускалась она по лестнице госпиталя, как вышла на улицу, как бредет домой с понурой головой и часто вытирает глаза. А дома холодно. Летом он вынул из окон фанерки, заменявшие стекла, и совсем недавно вставил их обратно. Вставил наспех, кое-как. Фанерки сидят неплотно, из окон дует, и некому укрепить их…

Миша со Степой были уверены, что, как бы ни был изуродован Васька, они его узнают. Какие могут быть сомнения! Столько лет дружили крепкой мальчишеской дружбой - и не узнать! По указанию сиделки бодро направились они к кровати, на которой лежал Василий Кожух. Шли молодцевато, растягивая рты в улыбки, чтобы всем своим видом показать, что они уверены в скором выздоровлении, что ничего страшного не случилось. Шагах в пяти остановились. На кровати действительно кто-то лежал, но был ли это Васька - неизвестно. Две дырки для глаз, узкая щель вместо рта. Все остальное забинтовано, и даже нос можно было угадывать только по выпуклости.

В полном замешательстве стояли друзья, не зная, что делать. Подошла сиделка - невысокая, полная, совершенно седая женщина с добрыми глазами.

- Ну что ж вы, мальчики?

- А с ним разговаривать можно? - тихо спросил Миша. Он видел, что Васька лежит с закрытыми глазами, и боялся его разбудить.

- Разговаривать? А почему же нет? Подойдите, садитесь и разговаривайте. Только не очень много. И не касайтесь его. Шевелиться он не может.

Приблизившись, Миша увидел в дырках два блестящих, искрящихся радостью глаза.

- Вась! Это мы… вот видишь… я и Степка, пришли навестить, - взволнованно сообщил он.

В узкой щелке зашевелились губы, и вдруг раздался знакомый голос.

- Здорово, ребята… Спасибо, что пришли.

- Ну вот еще… Что значит спасибо, - обиделся Степа. - Я бы каждый день ходил, да не пускают.

Выжимая друг друга, устроились на узкой табуретке, где недавно сидела мать Кожуха. Некоторое время молча смотрели на раненого. Замешательство постепенно проходило. Васькины живые, с веселым огоньком глаза ощупывали их, и казалось, что он притворяется. Пройдет минута-другая, и он со смехом сдернет белую маску, вскочит с кровати и хлопнет их по спине…

- Как они тебя окуклили! Вдоль и поперек, - заметил с улыбкой Миша.

- А ты знаешь, какой у меня процент ожога? Трех процентов не хватило до критического. Хоронили бы с музыкой, - с заметной гордостью проговорил Вася. - И глубокие есть… на руках прямо до кости.

- Ладно, не хвастай. Мы знаем, - сказал Степа.

- Ты молодец! - похвалил Миша. - Поправляйся скорей. У меня дело будет.

- А какое?

- Дядя Ваня… - многозначительно сказал Миша и при этом оглянулся по сторонам.

«Дядя Ваня». В этих двух словах было заключено так много смысла и они были насыщены такой героической романтикой, что Васька невольно сделал движение. Мгновенно сильная боль отразилась в глазах, а сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон.

- Ты что?.. Ты не очень, Вася… - с тревогой сказал Миша. - Лежи спокойненько…

- Больно, Вася? - спросил Степа.

- А ты думаешь, нет? - с раздражением прошептал раненый. - Попробуй сам заживо гореть, тогда узнаешь…

Скоро боль утихла, и Вася снова заговорил спокойно. Он заметил под халатом на Степе галстук.

- А ты чего «гаврилку» нацепил, Степа?

- Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил и ходит по улице без пальто. Задается.

- Ничего я не задаюсь, - обиделся Степа.

- А зачем без пальто ходишь? Холодно же…

- Пальто в починке; а далеко ли до магазина сбегать, - оправдывался Степа.

- Ладно. Мы не маленькие, - не унимался Миша. - Нас не проведешь. Я тебе скажу, Вася, в чем дело. В магазине… знаешь, в «красных кирпичиках», девочка есть, ученицей поступила… Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.