Энн Файн - Дневник кота-убийцы. Все истории

Банда моя потом всё рассказала.

— Не по улице побежал, а сиганул через забор.

— Поразительно! Это, без сомнения, был олимпийский прыжок.

— Чуть связки не порвал, когда прыгал.

Жаль, я пропустил такое зрелище. Но я был занят — получал похвалы и объятия от милой малышки Элли.

— О, Таффи! Ты самый умный, самый замечательный кот во всём мире! Найти билет! И как раз вовремя. Теперь у нас будет новая машина. Я тебя люблю, Таффи. Очень люблю. Ты мой сладкий, славный, ма-а-а-аленький…

Ну ладно, ладно! Хватит! А то уже во рту сладко. Я вырвался из её объятий и удалился. Хотелось побыть одному. Посидеть на стене, кое о чём подумать. Я же, как-никак, принёс огромную жертву — выполнил просьбу отца Элли.

Ненавижу оказывать ему услуги. Предпочёл бы оторвать себе левое ухо. Но чего не сделаешь ради семьи. Белла права. Теперь, когда есть новая машина, они намного чаще будут уезжать из дому. Может, битву я и проиграл, но поле боя, по крайней мере, осталось за мной.

Достойное получилось поражение.

Моральная победа и хороший результат.

Ой, ладно, ладно. Ну отшлёпайте меня по пушистой, толстой попке. Да, я устроил вечеринку.

Что тут скажешь? Ну напичкайте меня пилюлями раскаяния. Под конец мы устроили небольшую катавасию.

Хорошо, не катавасию. А беспорядок.

Хорошо, не беспорядок. А настоящий разгром.

Но я-то не виноват. Если бы Элли со скуки не полезла в комод и не наткнулась на старый альбом с фотографиями, я бы не узнал, когда у меня день рожденья. И ничего бы не случилось.

Элли во всём виновата. Не я.

День был ужасный. Кошмарный. Дождь лупил в окна. Завывал ветрище. Поэтому Элли растянулась на ковре и принялась листать альбом.

— О-о-ой, пап! Помнишь, это когда ты шлёпнулся в грязную канаву.

(Там ему самое место, если хотите знать моё мнение.)

— О-о-ой, мам! Пойди сюда, глянь! У тебя такая шикарная причёска.

(Для жителя планеты Безвкусица, может, и впрямь шикарная. Но не для землянина.)

Элли взвизгивала и попискивала, как мышонок, а я всякий раз подскакивал за корзиной для мусора. В конце концов мне это надоело. Пойду-ка, думаю, отсюда.

И тут она снова заверещала:

— Ой, это же Таффи! Какой ми-и-и-иленький, правда?

Я обернулся, чтобы испепелить её взглядом из серии «Это вы про меня?». Даже не заметила. Взахлёб ворковала:

— Мам, ну мам, ну погляди же, какой Таффи симпатичный!

Не собираюсь сгорать от стыда и придумывать себе оправдания. Я был в те времена пушистым комочком. Я был котёнком. Котята все милашки.

Элли обнаружила ещё один снимок.

— Ой, глядите! Таффи такой потрясный!

Тут я не выдержал — стало любопытно. Подошёл посмотреть. Да, это, без сомнений, был я: огромные доверчивые глаза и целое облако младенческого пуха вокруг головы. Эдакая слащавая мордашка с поздравительной открытки — из тех, что дальняя родня присылает вашей мамочке на день рожденья.

Меня чуть не вырвало. А Элли ткнула в надпись под фотографией и прочла её вслух.

«Наш очаровательный котик. Родился 31 октября».

Элли посмотрела на маму.

— А ведь сейчас октябрь. Значит, у Таффи скоро день рожденья.

— Ну и хорошо, — сказала мама.

Согласен, это хорошо. Но папа Элли не мог не добавить кислинки в минуту сладкой семейной идиллии.

— 31 октября? — хмыкнул он. — Разве это не Хэллоуин — канун дня всех святых? День, когда всё самое злое, мерзкое и опасное выползает из углов и, не таясь, шествует по земле. Когда же ещё мог родиться наш Таффи!

Плохой. Нехороший человек. Но спросите, одарил ли я его убийственным взглядом? Нет. Я был погружён в размышления.

31 октября. Мой день рожденья, значит?

Может, отпраздновать?

Почему бы и нет?

— Так, — сказала Белла. — Поначалу решим, где будем проводить твой деньрожденский туснячок.

— У меня, разумеется, — ответил я. — Это мой день рождения и моя вечеринка, так что и устраивать её будем в моём доме.

Бела вздохнула.

— А ты не забыл, что это за день?

— Нет, — я не смог удержаться от сарказма, — если, конечно, с утра не запамятовал пристегнуть мозги. Это 31 октября.

— Вот именно, — заявила Белла. — И вечером твои домашние созывают гостей со всей округи, чтобы отметить Хэллоуин.

— Правда? — испугался я. — Для меня это новость. — Я повернулся к Тигру. — А ты знал?

— Конечно знал. Утром сижу себе на коврике у двери, никого не трогаю, и тут сверху из щели для писем мне на голову рухнула пригласительная открытка. — Он пощупал макушку. — До сих пор шишка.

— И я знала, — сообщила Снежинка. — Мои уже вынесли с чердака коробку с костюмами. — Она скривилась. — А Таня забавы ради попыталась надеть на меня чепчик.

— А ты что? — спросил Тигр.

— Поцарапала её, конечно же. До крови. Чтобы впредь неповадно было.

Все засмеялись, кроме меня. Я был не в духе.

— Не верю! — ворчал я. — Живёшь в доме столько лет. Тебя кормят, ласкают, заставляют почувствовать себя полноправным членом семьи. А потом рассылают приглашения всему городу, а тебя обходят стороной!

До Беллы дошло, что я обижен.

— Может, тебя просто не было поблизости, когда они об этом говорили, — предположила она в качестве утешения.

Я вспомнил, как прошла неделя. Что правда, то правда, дни напролёт я гонял белок, а вечера проводил с бандой. Честно говоря, домой я заскакивал только проверить, что за дрянь положили мне в миску, после чего прямиком направлялся в рыбную лавку покопаться в мусорных баках.

Ну и что, всё равно обидно. Уж если твоя семья устраивает вечеринку, можно ожидать, что её посвятят твоему дню рождения, а не какому-то дурацкому Хэллоуину.

Впрочем, я был не настолько оскорблён, чтобы объявлять войну.

— Ладно, — сказал я, — отпразднуем где-нибудь в другом месте. Как насчёт мусорных баков?

— Довольно опасно, — предупредила Белла. — С наступлением темноты туда подъезжают машины, чтобы выбросить мусор.

— Под хижиной скаутов?

— Шутишь? — сказал Тигр. — Туда не протиснешься, к тому же холод собачий.

Тогда другого не остаётся.

— Ладно, — сказал я. — Давайте устроим туснячок в конюшне Флетчеров.

— Тогда придётся приглашать лошадей.

Все застонали. Лошади. Подумать только. Копытища. Чёрные ноздрищи, в которые запросто можно влезть и заблудиться. Ножищи, узловатые, как у бабушкиной мебели. Больше всего лошадь смахивает на громадную грязную бочку на длинных ножках-спичках, с копытами, похожими на перевёрнутые чашки.