Барадий Мунгонов - Черный ветер

- Сто-о-ой!.. Стрелять буду! Сто-ой, говорю!..

Горбачук, успевший отойти метров на семьдесят, быстро оглянулся и, сообразив, что дело принимает серьезный оборот, сразу же кинулся в сторону, к толстой корявой лиственнице, стоявшей на низком берегу Шаманки. Георгий Николаевич выстрелил в воздух. Горбачук скрылся за деревом. Вторая пуля чиркнула по боковой стороне лиственницы, выбив красную пыль из коры. Было видно, что Горбачук не задержался за лиственницей, а, заслонившись ею, побежал дальше и исчез за деревьями, густо росшими по берегам реки.

Тут только опомнились Цыден, Гасалтуев и Очиров.

- Говорил-сказал же я Георгию Николаевичу, а он еще не хотел верить. Ы-ых!..- скрипнул зубами Гасалтуев.

И все трое кинулись к Георгию Николаевичу.

- Возьмите ружья! - скомандовал учитель и помчался догонять Горбачука.

Цыден и Очиров повернули к дому, а Гасалтуев побежал за учителем: ведь его карабин был теперь у Георгия Николаевича.

В это время выскочили из дома встревоженные ребята. Цыден и Очиров загнали их обратно и, строго-настрого наказав им ни в коем случае не выходить, стали лихорадочно собирать свои централки и заряжать их картечью. Наконец и они побежали вслед Левскому и Гасалтуеву.

Нагнали их почти у самого конца поляны. Там пасла овец жена Бадмы Очирова.

- Гнедка подняла голову, посмотрела в сторону леса,- волнуясь, рассказала женщина.- Я посмотрела туда, а оттуда, со стороны реки, егерь идет. Быстро-быстро. Запыхался весь, дышит тяжело, будто за кем гонится. «Вы уже домой? Через хребет?» - спрашиваю. «Да, да!» - он отвечает. «Зачем так бежите? Ведь скоро устанете»,- сказала я. А он мне говорит: «Какой-то зверь пробежал, я за ним гнался». Только я хотела ему сказать, что выстрелы слышала, а он за повод хвать - и мне так сердито: «А ну, слезай!» Смахнул меня с седла, как перышко. Чуть не расшиблась! Хорошо, что земля мягкая и трава… Не успела я опомниться, а он уже далеко, во-он там, у хребта…- И женщина махнула рукой вверх по Шаманской пади.

- Ой-ёй, удрал, барахло! - вскричал вне себя Гасалтуев, кидая на землю свою полинявшую фуражку.

- Упустили!.. Такого зверя упустили!..- закричал Георгий Николаевич.- Из-за вас! Из-за вашей неповоротливости!.. Это вы виноваты! Сколько я звал вас, а вы… И ты, и ты, и ты!..- В приступе отчаяния учитель схватился за голову.

- Но откуда мы знали, что делать? - проговорил Цыден.

- Я же кричал вам «вяжите его», а вы даже не сдвинулись с места. Неужели не поверили мне? Эх, вы!..

- Мы, конечно, виноваты, Георгий Николаевич,- сказал Цыден.- Но и вы виноваты не меньше нашего. Сколько мы ходили с ним по горам, а вы все молчали и ничего не говорили.

- В том-то и дело, что я сам узнал его только сейчас! - сокрушенно покачал головой Георгий Николаевич.

- Ий-я, какой хитрый шолмос, всех нас вокруг пальца обвел! - вскрикнул Бадма, встрепенувшись и скрипнув зубами.- Ишь, фронтовой офицер, говорит! Советскую власть защищал! Кровь свою проливал! Тьфу, черт! Как он ловко одурачил нас, паршивец! Ай-яй-яй!.. Ай-яй-яй, еще коня угнал! Как быть? Что делать? Ай-яй-яй, как шибко нехорошо получается!

- Ой-вой, он коня до смерти загонит!.. - всплеснув руками, запричитала жена Очирова.

- Ну хватит, не голоси!.. Скажи спасибо, что легко отделалась!..- прикрикнул на нее Бадма, но тут же, опомнившись, смягчился: - Теперь что сделаешь? Загонит так загонит, не загонит-так бросит… Нет, на коне он через перевал не проедет ни за что. У хребта коня бросит. Если только не загонит.- И, помолчав, Очиров решительно сказал: - Я пойду за конем. Все-таки собственность колхозная.

- Не можно один ходить! Я с тобой, Бадма,- заявил Га-салтуев. Потом тихо, сквозь зубы, добавил: - Попадется на мои глаза - у меня с ним свои счеты!..

- И я пойду с ними! - сказал Цыден, с надеждой глядя на Георгия Николаевича.- Если придется ловить его там, у меня же централка. Пригодится…

- Ты погоди, Цыден, не петушись,- усмехнулся Георгий Николаевич, понемногу приходя в себя.- Лучше трезво обсудим, как нам быть. Пожалуй, своими силами нам не поймать его - он уже далеко отсюда и, видимо, решил быстро дойти до заимки, забрать нужные вещи и немедленно скрыться из наших мест. Поэтому мы первым долгом должны сообщить милиции, чтобы она срочно перекрыла все дороги, тропы и перевалы, а если удастся, и водный путь. Ведь у него есть моторная лодка, он может перемахнуть через Байкал и уйти через Иркутскую область. Хорошо бы перехватить его на подходе к заимке, устроить засаду, но ведь милиция еще не знает, что здесь произошло, и при всем желании не успеет добраться до заимки раньше его. Пока мы сообщим милиции, пока она доберется до заимки, пройдет много времени… Отсюда вывод: нам надо идти по его следам, на всякий случай как бы перекрывая его возможный путь назад, через хребет. Пойдут трое: Очиров, Гасалтуев и Левский…

- А я?! - почти крикнул Цыден.

- На тебя, Цыден, возлагается самая ответственная задача: как можно быстрее добраться до Баргузина и все как ест^ сообщить милиции. Может быть, подполковник Бадимбаев все еще там - тогда, конечно, сразу к нему. Не дадим уйти опасному преступнику!

- Понял вас, Георгий Николаевич,- сказал Цыден.- А как же ребята?

- Ждите меня в Усть-Баргузиие. Живите в гостинице. Еще лучше - в общежитии школы-интерната. Я напишу записку директору, чтобы он устроил вас до моего приезда. Езжайте на попутных машинах… Да, вот еще что. Цыден, ты оставишь мне свой оленебой со всеми патронами и патронташем. На всякий пожарный случай… Спасибо.

Георгий Николаевич взял ружье и стоя написал записку и вручил ее Цыдену. Затем вытащил из кармана пачку денег:

- Это вам на все.- Обернувшись к жене Очирова, добавил:- Нельзя ли просить нашу хозяюшку с ветерком домчать моих ребятишек до тракта?

- Какой может быть разговор! - горячо воскликнул Гасалтуев.

- Немного харчей - и в путь! - сказал Левский.

Горбачук, оказавшийся Томисасом Тоомом, уходил вверх по Шаманской пади, все дальше в глубь тайги. Конь чабана Очирова мчался во весь опор. Всадник то и дело жестоко колотил его каблуками, безжалостно дубасил сырой толстой веткой.

Давно осталась позади Урочинская поляна. Дальше дорога пошла по сплошному темному лесу, с обеих сторон которого подступали высокие горы. На дне глубокой пади шумела Шаманка.

Вскоре дорога исчезла, и сменила ее узкая, еле приметная тропка, петлявшая между деревьями. Всадник натянул поводья, конь перешел на шаг. Иначе было нельзя: поедешь быстро - любая ветка сшибет тебя с седла и ты мгновенно окажешься под конем.

Чтобы не стукнуться головой о горбатую березу, всадник нагнулся, почти упал на шею коня и так проехал под горбатой «красавицей».

Ехать было все труднее, но зато здесь, в таежных дебрях, Тоом почувствовал, что нервы его понемногу успокаиваются.