Олег Коряков - Остров без тайн

Сончик побежала на опытный участок одна.

Она бежала по тропе вдоль берега озера. Оно по-темнело, вода в нём ходила ходуном. Волны яростно сшибались друг с другом.

Сончик задыхалась. Бежать было трудно. Ветер всё время старался опрокинуть её на спину. Под ногами хлюпало. Намокшая трава хлестала по икрам. Вода заливала глаза. Град бил так сильно, что телу, хотя и защищённому платьем, было больно. Когда же тропка свернула вправо, в лес, стало совсем страшно.

Ветер тут почти совсем не чувствовался. Он метался, разъярённый, где-то над головой, обламывая и расшвыривая сучья. И град, наткнувшись на густой покров крон, падал вниз обессиленный. Но зато здесь было почти как ночью. В полумгле, белёсой от дождя, смутно маячили тёмные, почти чёрные стволы. Деревья казались великанами, вступившими в бой с каким-то гигантским чудовищем. Напрягаясь, дрожа и постанывая, они принимали на свою грудь удар за ударом. Чудовище завывало, свистело, ухало и вдруг, выбросив из пасти белое слепящее пламя, обрушивало грохот пушечной пальбы.

При каждой молнии Сончик приседала и, когда небо начинало греметь, зажмуривала глаза, а потом, боясь повернуть голову, долго озиралась, поводя глазами. Она сильно оцарапала ногу, и вода, стекавшая по ноге, сделалась розовой. Соня далее почти забыла, зачем она побежала в лес, и повторяла про себя только: «Скорей, скорей… скорей!..»

Когда она выбежала на поляну, где был опытный участок, она сначала не узнала её. Раздольная и всегда такая нарядная, в цветах и кудрявом кустарнике, поляна была сумрачной и казалась меньше обычного. Снова бешеный ветер ударил в грудь.

Спотыкаясь, Сончик бросилась к опытному участку — и увидела Петю Силкина. Он возился с рогожньм кулём у грядок. Один край рогожи был вдавлен в размокшую землю тяжёлым камнем, другой, видимо, предполагалось закрепить хворостиной, но ветер трепал куль, норовясь подкинуть и унести его. Петя, согнувшись, держал его руками, стараясь в то же время загородить телом то, что находилось под рогожей. Под рогожей была ветвистая пшеница.

— Помочь? — выдохнула Сончик, подбежав.

Петя с удивлением глянул на неё, ничего не спросил и сунул в руки ей рогожу:

— Держи.

Сончик ухватилась за куль, но ветер чуть не вырвал его, и Петя сердито закричал:

— Крепче держи!

От этого крика Сончик почему-то почувствовала себя лучше, увереннее и не только крепче уцепилась за рогожину, но, повернувшись к ветру спиной, стала так же, как и Петя минуту назад, загораживать пшеницу от дождя. Петя в это время начал обрывать с ближайшего куста ветки и строить из них что-то вроде небольшого шалаша вокруг грядки.

— Ты как думаешь, — спросила Сончик, — оживёт? — Кивком головы она указала на пшеницу.

— Откуда я знаю, я ведь не ботаник, — буркнул Петя и начал ворчать: — Неумехи они, эти ботаники, не догадались заранее приготовить фанерных щитов на всякий случай. Или из травы можно было маты сплести. Даже парник от града ничем не защитили.

Только тут Сончик вспомнила о парнике, в котором росло несколько тыкв и арбузов. Конечно, град побил все стёкла. Она повернула голову: парник был закидан большими ветвями.

— Это ты? — Сончик обрадованно улыбнулась Пете. — Ты веток набросал?

— Молния на хвосте принесла.

— Ну что ты сердишься?

— Держи крепче!.. Подвинься, вот эту ветку сюда воткнём…

Минут через пять прибежали девочки и принесли несколько рогожных кулей. Они укрепили кули над грядками, но Петя всё равно обругал их «чижиками» и сказал, что они опоздали. Действительно, град почти совсем прекратился; начинал проходить и дождь. Рогожи можно было снимать.

— Вот лагерь на остров перенесут, там и опытный участок разбить надо, — сказала Аня Хмельцова.

Все согласились, что это было бы очень хорошо и правильно — иметь опытный участок поближе к лагерю.

Гроза уходила; трепетный свет молний еле пробивался сквозь водяную завесу, и гром погромыхивал глухо и нехотя. Дождь становился всё реже и мельче, а у горизонта, со стороны Новоуральска, появилась голубая полоска чистого неба.

Из лагеря донеслись звуки трубы. Горнист играл подъём после «мёртвого часа».

Данко и Маша успели примчаться к заливу Лазарева как раз вовремя. Только они забрались в шалаш, где уже сидели Сеня и Саша, — хлынул ливень.

В хижине имени Сени было темно и тесновато, но зато ветер остался за её стенами и было сухо. А минут через пять, когда туда ввалился запыхавшийся Юра, стало вдобавок и весело.

Юра, прищурившись, чтобы лучше оглядеться, выбрал место в уголке и присел там, мокрый, словно его только что вытащили из реки. Саша продекламировал:

— Юра спорил с бурей!..

— Весь промок и в шалаш — скок, — скороговоркой добавил Сеня.

— Хо-хо! Мы с ним стихами говорим. Удивительно! Да? Сеня, давай только стихами. Идёт?

— Пожалуйста, я — как угодно.

— Начинаем!.. Юра, Юра, где ты был?

Сеня секунду подумал и отчеканил:

— Я трусы в воде мочил.

— Почему мочил один?

— Потому что… — Сеня вдруг замотал головой: — За шиворот течёт!

Все посмотрели вверх и увидели, что сквозь крышу протекает тоненькая струйка.

А через несколько минут в хижине имени Сени шёл уже почти настоящий дождь. Только в той стороне, где стену шалаша составляла скала, было почти сухо. Все и сгрудились там, съёжившись и подобрав под себя ноги. Теперь настала Юрина очередь ехидничать.

— Ну что вы возитесь, что вы ёжитесь? — насмешливо спрашивал он. Ему-то, насквозь уже мокрому, этот «внутренний дождь» был совсем не страшен.

Саша предложил:

— Сень, давай дальше про него сочинять, чтобы не насмехался.

Но Сеня сказал, что раз дождь — сочинять он не может.

— Во мне все рифмы вроде размокают.

Маша принялась описывать, как она нашла зуб мамонта, и Данко помогал ей рассказывать. Потом Маша повторила всю историю вновь, добавив, что, кроме зуба, она нащупала в болотной жиже что-то похожее на мамонтовый бивень. Данко уже молчал. А когда Маша начала повторять свой рассказ снова, он засвистел, и Саша стал подсвистывать ему.

— Вы что, не хотите слушать? — в Машином голосе появились грозные нотки.

— Так я же всё знаю, — ответил Данко.

— И я знаю, — заявил Саша. — Сейчас ты скажешь, что нащупала целый скелет мамонта и чуть не выдернула клок шерсти… Ой!.. Ты мои-то кудри, Машук, не выдёргивай. В крайнем случае выдёргивай у Сени.

Сеня с готовностью подставил Маше свою стриженую голову.

Данко вскочил:

— Сидим тут… как мыши! — и шагнул из шалаша.

В лицо хлестнули дождь и ветер. Данко прислонился спиной к скале, огляделся. Косые струи ливня падали сплошной завесой. Лес был, как в тумане. Горизонт исчез совсем. Даже недалёкий противоположный берег залива был еле виден. Остров казался необычным, нездешним, и голову кружила туманная, как всё вокруг, мечта. Острова просто не было, — Данко стоял на какой-то другой, дальней земле, и не скала вздымалась за спиной, а борт корабля, и на борту стояли его товарищи…