Екатерина Сургутская - Двадцать дней на борту корабля Очарование

И представьте себе — это занятие оказалось очень интересным.

Миколу оно тоже увлекло. Теперь у нас появилось ещё одно интересное занятие. Ловили рыбу не просто так, а со смыслом. Изучили, что плотва водится у обрывистых берегов, где ровное течение. Берёт лучше всего на муху и на муравьиные яйца, хуже на червя. Очень трусливая рыба, и поэтому надо сидеть смирно и не разговаривать.

Узнали кое-что и о язях. Эта рыба любит плёсы со спокойным течением и тихие заводи. Ловить её надо на поплавочную удочку. И больше всего любит кузнечиков.

Но вот однажды я вытащил блеснувшую, как серебро, рыбку граммов на триста, с толстой головой и широким плоским носом. Дедушка сразу определил, что это голавль. Очень вкусная рыба.

Обрадованный удачей, я стал на прежнее место, под крутым берегом с нависшим над водой осокорем, и продолжал старательно удить. Рядом устроился Микола, ему тоже хотелось поймать такую рыбку.

И десяти минут не прошло, как у меня клюнуло. Дёрнул и вытащил второго голавля, потом третьего.

Я ликовал, а Микола только сдержанно улыбался. Его большие, всегда мечтательные карие глаза как-то погрустнели. Я видел, как он изо всех сил старается поймать такую рыбу, но у него ничего не получалось.

За этот вечер он вообще ничего не поймал, так и погнал своих коров с пустыми руками, А я, пьяный от успеха, не знал, что делать: прыгал, кувыркался и даже забыл проводить Миколу, как это делал обычно. А за ужином мне вдруг стало страшно тоскливо. Я молча жевал жирную рыбу и совсем не был так болтлив, как раньше.

Должен сказать, что дедушка прежде, когда я сильно разойдусь, часто меня останавливал, говорил, что языком надо тоже руководить, а иногда полезно его прикусывать.

Но на этот раз мне не надо было прикусывать язык, он у меня сам не двигался.

— Сегодня я убедился, что ты, оказывается, у нас плохой человек! — вдруг сказал дедушка.

— Я?

— Да, ты!

— Нельзя же делать выводы без должного основания! — воскликнул я с возмущением, вспомнив любимое дедушкино изречение.

— У твоего друга плохо ловилась рыба, — начал дедушка, как будто и не слыша моих слов. А раньше он всегда улыбался, когда я начинал говорить, подражая ему,

— Микола ничего не поймал, а при чём тут я?

— Спокойно! — Дедушка поднял руку. — У мальчика удочка была самодельная, короткая, леса нитяная, грубая, а голавль — рыба осторожная, ты это заметил…

— А при чём тут я?

— Спокойно! Ты решительно доказывал, что ты счастливчик! Ты торжествовал. Я наблюдал за тобой, и мне было стыдно за твой эгоизм. Мне было стыдно, что у меня такой внучок. — Дедушка помолчал, а потом снова начал меня отчитывать: — Почему ты Миколе не дал другую удочку, у тебя же их три? Всё время я ждал, что ты это сделаешь, Виталий. — Дедушка низко опустил седую голову.

— Но я не догадался…

— Успех вскружил тебе голову, и ты забыл о товарище. Это ужасно!

Я вскочил из-за стола, побежал к палатке, у которой стояли все наши удочки, выбрал одну и вернулся с ней к дедушке.

— Завтра подарю её Миколе, я на неё всё равно не ловлю.

Дедушка и бабушка Наташа переглянулись.

— Теперь я о тебе ещё более плохого мнения, — сказал дедушка.

Тут уж я совсем растерялся.

— На тебе боже, что нам негоже! Так получается? — Дедушкино лицо было такое грустное, такое грустное — казалось, что он вот-вот возьмёт и заплачет. — Меня всегда возмущает высокомерие, мелкая скаредность в людях, — добавил он строго и ушёл из-за стола.

Я немножко ещё посидел, а потом пошёл к палатке и выбрал самую-самую лучшую удочку, чтобы завтра подарить её Миколе. Но Микола не пригнал к нам своих коров. Я ждал его целый день, даже аппетит потерял. За обедом хлебнул две ложки ухи, а ужинать совсем отказался. В моей голове были только мысли о Миколе. Он ушёл вчера, не сказав ни слова. Он гордый и сильный, а высказать свою обиду — это ведь значит проявить свою слабость.

В этот вечер я не пошёл сразу спать, как обычно, а лёг на сено и стал смотреть в тёмное небо. Мне слышалась из глубины его какая-то грустная песня. Эта песня мне была так понятна. Я слушал, слушал и вдруг догадался, что это ноет моя душа.

Ночь спал беспокойно, а утром проснулся рано, до восхода. Но дедушка уже рыбачил. Мне же рыбачить совсем не хотелось. Я пошёл к модели, но и она меня почему-то перестала интересовать.

— Я советую тебе сходить на ферму, — сказал дед, видя, как я томлюсь.

Окрылённый надеждой, я взял Орлана, и мы помчались. Через час уже были там. Но все загоны оказались пустыми, и кругом ни единой души. Мы бродили, бродили, ничего не понимая. Потом увидели на дороге тётеньку в белом платке и побежали к ней.

Она нам рассказала ужасную вещь.

Обратно я шёл как больной, меня шатало. Орлан тоже стал грустный и совсем не бегал, держался у моей ноги.

— Ну что? — встретил меня дедушка вопросом.

— Всех коров ещё вчера переправили на пароме на другой остров, на свежую траву, — с трудом выговорил я и разрыдался. — Я навсегда потерял друга! — говорил я, глотая слёзы, и дрожал всем те-лом.

Дедушка положил мне на голову руку и сочувственно сказал:

— Я понимаю тебя, Виталий, друзей терять очень тяжело. Попробуй написать ему письмо.

Я так и сделал. Написал письмо, взял самую хорошую удочку и отнёс на ферму. Придёт же он когда-нибудь туда.

Ночью на катере приехал какой-то рыбак с сыном. Они всю ночь устраивались. Орлан, которого нам пришлось привязать к дереву, всё время лаял, рыбак ругался, и мы не спали.

Утром мы вышли рыбачить поздно и не поймали ни единой рыбёшки. Дедушка объяснил это тем, что новый рыбак, подыскивая себе место ловли, бродил по берегу, забрасывал в разных местах снасти и разогнал всю рыбу с нашей привады.

— Как будто места мало на острове. Испортили нам весь уют! — ворчала бабушка Наташа.

Я же, честно сознаться, радовался приезду рыбака. Ведь сын-то у него был со мной однолетка. Теперь у меня будет новый товарищ. Мысль, что я так позорно потерял Миколу, грызла меня, и, чтобы как-нибудь загладить вину хотя бы перед самим собой, я рассчитывал показаться новому товарищу с самых хороших позиций. Да и к тому же я не буду одинок. Правда, я и так не одинок. Есть же здесь дедушка и бабушка Наташа. Но если сказать правду, положа руку на сердце, то взрослые хотя и умный народ и у них есть чему поучиться, но с ними тоска. Шутят не смешно и смеются не над смешным. Как-то раз дедушка рассердился на бабушку Наташу и сказал мне:

— Виталий, никогда не женись!

— Почему? — удивился я.

— Сегодня я понял, что лучше жить одному на краю кровли, чем со сварливой женой под одной крышей. Так гласит старая арабская пословица.

— А если жена не сварливая?

— Таких не бывает.