Николай Блинов - Флаг на грот-мачте (Художник С. Рязанцев)

— Пошли!

И они пустились обратно.

У памятника Ломоносову Гленарван свернул во двор бойскаутской дружины. Ребята приникли к щелям забора.

На крыльце штаба дружины стоял скаут-мастер Павлик. Гленарван подошел к нему и поднял руку с тремя вытянутыми пальцами вровень с плечом. Павлик ответил ему таким же салютом и что-то сказал. Потом они скрылись в дверях штаба.

— Смотри-ка, да они кореша, — удивился Никита.

— Ничего не понимаю. Карпа выдумал Гленарвана. Мы за ним следили. И тут опять он.

Ленька кивнул Никите:

— Ну ладно, пошли к нам. У нас небось Володя с комсомольцами. «Азбуку коммунизма» изучают. У нас каждый день коммуна собирается.

— Может, потом? Больно шамать хочется, — сказал Никита.

— У нас и поедим. Картошкой жареной накормят.

Никита сглотнул слюну. Картошка, да еще жареная, это да! Он знал, что у них с батей, кроме хлеба и морковного чая, ничего нет.

— Да не, — промямлил Никита, — я лучше домой.

— Чего там. У нас каждый вечер не один человек питается. Картошки на всех хватит. Своя. И Карпа небось уже дожидается.

Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.

У магазина с вывеской «Церабкооп» стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.

Никита углядел в ящиках распластанную рыбу.

— Ты иди, — сказал Никита. — Я сейчас.

Ленька удивленно глянул на него, но пошел. Никита повернул к телеге.

Битюг посмотрел на него крупным, как слива, глазом, тряхнул головой и захрупал овсом. Никита быстро пробежал пальцами по доскам ящика, ища, которая послабее. Нашел, сильно дернул и потянул на себя. Доска противно скрипнула, подалась. Лошадь дернула головой и переступила ногами.

— Тихо ты, нестепенной! — прикрикнул грузчик.

Никита отдернул руку и присел за телегой. Грузчик поднял ящик и потащил к подвалу. Никита просунул руку между досками и нащупал шершавый от соли хвост рыбины. «Как раз к жареной картошке», — порадовался Никита.

И тут кто-то схватил его за руку. Он присел еще ниже и оглянулся. На него глядели круглые от испуга глаза Леньки.

— А ну брось! — прошипел Ленька и дернул за руку.

— Уйди, не мешай!

— Брось, говорю! — не отставал Ленька.

Ящик над их головами сдвинулся, и вместо него показалось усатое лицо.

— Держи! — зарычал грузчик.

— Тикаем! — шепнул Никита, и они рванули за угол на площадь.

— Сюда! — крикнул Ленька. Никита нырнул следом за ним в какую-то дыру забора.

Мимо протопали сапоги и стихли. Ленька тяжело дышал. Он посмотрел на Никиту и сказал:

— Ну и дурак же!

— Сам дурак… — сказал Никита, задыхаясь. — Полез под руку… Сейчас бы наша была!

— Я ворованное не ем! — сказал Ленька.

— Подумаешь, цаца… — Никита усмехнулся и сплюнул. — Тоже, видать, из этих. Из маменькиных деточек?

— Дурак ты! — сказал Ленька. — Ты у кого воровал?

Никита не понял.

— У кого?

— У своих, вот у кого! Эту треску по пайкам выдавать будут. И в столовку твоему отцу. Ты же у отца воровал! Вот у кого.

Никита оторопел.

— Врешь! — сказал он.

— Читать умеешь? Видел вывеска: «Церабкооп» — Центральный рабочий кооператив. Понял? У Советской власти ты воровал! Вот.

Ленька высунул голову в дыру между досок и махнул рукой:

— Пошли!

— Не пойду я к вам, — сказал Никита и отвернулся.

— Ладно, идем, — сказал Ленька.

Никита упрямо мотнул головой. Он представил себе, что Ленька рассказывает про него ребятам, Карпе, Володе. Представил презрительный смех Карпы и внимательный взгляд Володи. Бойскауты узнают… И Эрна.

— Нет, — сказал Никита, — не гожусь я для вас.

— Идем! — сказал Ленька и крепко взял Никиту за локоть. — Струсил, что ли? Эх ты, акробат!

— Очень нужно! — буркнул Никита и пошел рядом.

Ленька больше не вспоминал про рыбу. Он стал рассказывать Никите про комсомольскую коммуну, которую организовал его брат Володя.

— Она называется комсомольская «коммуна имени товарища Августа Бебеля», — оживленно говорил он, размахивая длинными руками, которые далеко высовывались из рукавов его рубашки. — У комсомольцев коммуна это, как бы тебе сказать, это как наше общество Красных пинкертонов… Только для больших. Понял? Все общее. Все вместе! Контру бить — вместе, политграмоту изучать — тоже вместе.

— А вы там чего? Вы ж не комсомольцы, — спросил Никита.

— Мы с Карпой у них «детский сектор» называемся. Мы с ними политграмоту изучаем, в комсомольском клубе работаем. Карпа там самый главный артист, — объяснил Ленька.

— А этот Бебель, он кто? — снова спросил Никита.

— Август Бебель — знаменитый немецкий революционер, — сказал Ленька. — Про него знать надо. Он наш брат, из рабочих. Друг Вильгельма Либкнехта. Всю жизнь за социализм бился… Иногда, правда, допускал центристские перегибы, но в целом стоял на правильной политической платформе…

— А что такое «центристские»? — спросил Никита.

Ленька подергал свою кепку за козырек и сказал невнятно:

— Ну… уклон такой, центристский… Ладно, пошли быстрее. Карпа небось нас заждался.

Ленька оказался прав. Комсомольцы занимались политграмотой. Володя читал вслух, раскачиваясь на стуле, а остальные слушали, рассевшись вокруг стола, на диване и на подоконнике.

Ленька и Никита огляделись, куда бы присесть, и под широкими листьями цветка в дальнем углу увидели стриженную ежиком голову Карпы. Карпа смотрел на них и подавал таинственные знаки. Он поднял растопыренные пальцы, шевельнул ими, потом ткнул себе указательным пальцем в ухо и страшно закатил глаза. Ленька опустился на четвереньки и осторожно пробрался к Карпе. Никита полез за ним.

— Ты что? — шепнул Ленька, добравшись до Карпы.

Карпа показал глазами на Володю и положил палец себе на губы.

Володя опустил газету, провел ладонью по зачесанным назад волосам и, протянув над столом руку, сжатую в кулак с вытянутым вверх большим пальцем, произнес:

— Вопрос! — и, глядя на ребят, задал этот самый вопрос: — Что заявил нарком Чичерин на Генуэзской конференции о царских долгах? Ну-ка, детский сектор?

Карпа высунул из-под фикуса стриженую голову:

— Если вы нам, тогда и мы вам. Вот что сказал наркоминдел. Мы им царские вернем, если они нам долги за разруху, за интервенцию заплатят. Их-то долги побольше наших.