Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

Выбивая с друзьями орехи из шишек, Петька поинтересовался, для чего их принимает кооператив.

— А ты не догадываешься? — засмеялся Сережа. — Зачем же тогда калишь на железке да набиваешь карманы?

— Ну-у, — протянул Петька. — Это ж тут. А в городе плеваться скорлупками некультурно.

— Да, в приличном месте орешков не пощелкаешь, — согласился вожатый. — Зато из ядрышек можно сделать халву, начинку для конфет, ореховое пирожное. А детская ореховая мука вдвое питательнее манной каши. Кто болеет туберкулезом и ест ее, может избавиться от болезни.

— А кедровое масло! — вмешался в разговор Тимка. — Из него чего только не делают! Даже масляные краски, которыми пишут картины. Эти картины висят потом в музеях по пятьсот лет.

— Не точно, но верно, — с хрустом раздавливая очередную шишку, сказал Сережа. — В ядрышках кедровых орехов, если считать на проценты, масла больше, чем в семенах подсолнуха, горчицы или сои. Даже в знаменитой греческой маслине и то жира меньше. Из килограмма маслин можно получить пятьсот — пятьсот пятьдесят граммов съедобного масла. А килограмм ядрышек наших орехов дает шестьсот пятьдесят граммов. И кедровое масло ничуть не хуже маслинового или прованского, как его называют. Оно очень ароматное, питательное и вкусное. На холоде не застывает, не улетучивается, а при смешивании с сухими красками, не меняет их цвета. Поэтому художники и используют его вместо макового.

— Какого, какого? — не понял Алешка. — Макового?

— Вот именно, — подтвердил вожатый и, чтобы было понятнее, объяснил: — Еще в древности живописцы заметили, что самое лучшее масло для красок — маковое. То самое, которое получают из семян мака. Все картины, которые висят в музеях по пятьсот лет, написаны красками на таком масле.

— А почему в Сибири кедровые орехи мельче наших? — поинтересовалась Тамарка Череватенко. — Мы с мамой ездили к родственникам, я видала.

— Потому, что у нас здесь растет особый вид кедра — кедр корейский.

Митькина сестра Варя долго прислушивалась к разговору молча, но тут не выдержала тоже.

— И дались вам орехи! — фыркнула она. — Халва! Масло! Разве ж кедр только этим и знаменит?

— А чем еще?

— Да чем хотите, — Варя затянула под подбородком кончики косынки. — Ни один ученик и дня не обойдется без вещи из кедра.

— Ясно. Полы ведь, да парты в классах из кедра?

— При чем тут полы да парты? Я вовсе не о них говорю.

— А о чем же тогда?

— О карандашах. Вот о чем! Почти вся дощечка для карандаша делается у нас из кедра. Из него же и тес для шлюпок, и шпалы, и телеграфные столбы. А кедровой смолой лечат ожоги.

Так проходили в отряде вечера. И незаметно отношения между комсомольцами и пионерами перешли в дружеские.

На заготовке орехов некоторые старшеклассники поначалу продолжали подсмеиваться над пионерами. Тогда младшие, не сговариваясь, решили проучить насмешников.

В день переселения на поляну ученых, когда все вернулись из леса и собрались у палатки, один восьмиклассник отправился умываться к ручью.

— Ой, ребята! Что я нашел! — послышался его взволнованный голос. — Айда сюда!

Вместе со всеми прибежали и Петька с Ляном.

Восьмиклассник стоял у самой воды и, согнувшись, рассматривал что-то на земле.

— Олени! — объявил он. — Целое стало было. И совсем недавно.

Все сгрудились у берега, присели на корточки. Завязался спор, сколько было зверей, откуда они пришли, худо убежали. Лян в перебранке не участвовал. Внимательно осмотрев отпечатки копыт, он прошелся по следам вдоль ручья, а потом поддернул голенища сапог и побрел на другую сторону. Озадаченные старшеклассники примолкли и стали следить за мальчишкой.

Выбравшись на сухое, Лян минут пять ходил по молодому дубнячку, приседал, ковырял землю. Потом вернулся к ручью и сел на камень.

— Что, охотник, проверил? — ухмыляясь, обратился к нему восьмиклассник. — Я наврал, да? Не олени проходили, а тигры?

Лян, сохраняя серьезность, дернул плечом:

— Нет. Олени. — Потом уточнил: — Которые хрюкают, землю носом роют.

Не ожидавшие розыгрыша старшеклассники переглянулись и разразились неудержимым хохотом.

— Хрюкают! Ой, держите меня!.. Роют носом землю! Уморил!

Опростоволосившийся восьмиклассник побагровел, подступил к маленькому охотнику.

— Эй ты! Ври, при, да не завирайся. Я, по-твоему, дурак, да? Не разбираюсь, где свинья, а где олень?

— Зачем? Разбираешься, — вежливо улыбнулся Лян. — Когда лежит чашке, хорошо разбираешься.

Он измерил расстояние между следами и терпеливо объяснил, чем отличаются отпечатки оленьих копыт от кабаньих. Но парень упирался и продолжал твердить свое.

— Ладно, — сказал тогда Лян. — Давай позовем свидетелей.

— Каких это свидетелей?

— А таких. Которые живут тайге.

— Четвероногих, что ли?

— Четвероногих, двуногих — все равно.

Никакой таежный обитатель рассказать о том, кто был на берегу, конечно, не мог. Спорщик это понимал и потому согласился — надеялся, наверно, что так удобнее будет выпутаться из неловкого положения.

— Ну давай, давай! Посмотрим.

По знаку Ляна парни пошли за ним. Когда оказались метрах в ста от речки, маленький удэге рассадил спутников под деревьями, предупредил, чтобы никто не шевелился, а сам сломил прутик, очистил его от листьев и, выйдя вперед, прижался к стволу старой пихты. С минуту кругом стояла тишина. Только вдали негромко стучал дятел да слышалось какое-то цоканье. Выждав, Лян поднял руку и с силой махнул прутиком. Раздался звук, похожий не то на шорох, не то на хорканье. Секунд через пять он повторился, потом раздался в третий и в четвертый раз. Лян взмахивал палочкой и тут же, замирая, прислушивался.

Петька начал уставать и хотел уже встать, как вдруг с одной из лип что-то посыпалось. У вершины дерева вырисовался пушистый хвост, острые, с кисточками, ушки, блеснули бусинки глаз. Белка!

Зверушка, прячась за стволом, ловко перепрыгивала с ветки на ветку и, вертя головой, старалась рассмотреть, кто сидит и хоркает на земле. Точно такая же белка показалась на соседнем кедре.

«И надо же! — подумал Петька. — Сейчас подерутся!»

Увидев друг друга, белки заволновались, зацокали. Первая перепрыгнула уже на соседнее дерево. Но Лян взмахнул прутиком, и задиры, как по команде, разбежались. Хорканье палочки занимало их больше, чем возможность подраться.

С сучка на сучок, с ветки на ветку зверушки спускались все ниже и ниже. Но вот и конец кроны. Ниже — только голый ствол дерева. Озадаченные белки, не понимая, кто же их звал, затанцевали на месте. А Лян обернулся к старшекласснику, показал на зверьков и крикнул: