Мэтт Хейг - Мальчик по имени Рождество

Тогда они продолжили идти на север – к разноцветным огням, вниз по склону горы, сквозь напоенный светом воздух.

Невероятно, как быстро Николас пал духом. На вершине всё казалось ему возможным, но сейчас, когда ноги оленя увязали в снегу, мальчика снова охватила тоскливая тревога.

– Я, наверное, с ума сошёл, – пробормотал он.

В животе от голода будто поселился дикий зверь – злобный, рычащий, требующий еды. Мальчик поглубже натянул отцовский колпак. Снег понемногу начал стихать, но всё равно ещё падал, и снежинки вспыхивали красными, жёлтыми, зелёными и пурпурными искрами. Николас чувствовал, что с Блитценом что-то неладно. Олень замедлил шаг, а голову опустил так низко, что мальчик уже не видел его рогов.

– Тебе нужно поспать, и мне нужно поспать, – сказал Николас. – Пора сделать привал.

Но Блитцен всё шёл и шёл, втыкая копыта в белый покров, до тех пор, пока колени его не подломились, и он не рухнул в снег.

Бух.

Николас оказался в ловушке. Блитцен, один из крупнейших оленей, которых когда-либо видела Финляндия, был очень, очень тяжелым. И всей этой тяжестью он сейчас навалился на ногу Николаса. Миика выскочил из своего карманного убежища и побежал к голове Блитцена, чтобы его разбудить. Но мышиная возня мало трогала могучего зверя.

– Блитцен! Проснись! Ты меня придавил! – завопил Николас.

Но Блитцен не просыпался.

Николас чувствовал, как попавшая в западню лодыжка наливается болью, и та растекается по телу, смывая всё на своём пути. Вскоре осталась только боль. Мальчик попытался оттолкнуть оленя и вытащить из-под него ногу. Если бы не голод и слабость, он, наверное, смог бы освободиться. Но пока от его усилий было мало толку, а Блитцен с каждой минутой становился тяжелее и холоднее.

– Блитцен! – напрасно звал Николас. – Блитцен!

Мальчик вдруг понял, что может умереть здесь – и никто не узнает, что с ним случилось, никто не будет о нём плакать. Ужас сковал Николаса похлеще самого лютого мороза, а странные огни всё плясали в воздухе над его головой. Красный, жёлтый, синий, зелёный, пурпурный…

– Миика, уходи… Кажется, я застрял надолго. Уходи же. Беги…

Миика встревоженно повёл носом, огляделся по сторонам – и вдруг заметил что-то, недоступное человеческому взору.

– Что там, Миика?

Мышонок пискнул в ответ, но Николас, разумеется, ничего не понял.

– Сыр! – пропищал Миика. – Я чую сыр!

Конечно, сыра нигде не было видно, но Миику это не остановило. Если вы во что-то верите, вам нет нужды это видеть.

Мышонок сорвался с места и побежал. Снег падал густой стеной, но был лёгким и пушистым; он укрывал землю ровным слоем, так что почти не мешал Миике, который устремился на север и теперь торопливо перебирал лапками.

Николас смотрел, как маленький зверёк сначала превратился в точку, а потом и вовсе исчез.

– Прощай, мой друг. Удачи!

Он поднял руку, чтобы помахать мышонку вслед. Пальцы от холода стали почти фиолетовыми и горели огнём. Желудок сводило судорогами. Ногу, зажатую между оленем и целым миром, сдавило так, что Николас боялся ослепнуть от боли. Мальчик закрыл глаза и представил роскошный пир: бесконечные блюда с окороками, имбирными пряниками, тортами и черничными пирогами. И, конечно, горячий шоколад.

Николас откинулся на снег, и усталость навалилась на него огромным валуном, по капле выдавливая жизнь.

Миика скрылся из виду. И когда Николас почувствовал себя совсем ужасно, он произнёс нечто столь же ужасное. Самое ужасное, что вообще можно сказать вслух. (Закройте глаза и уши – в особенности, если вы эльф!)

– Нет никакого волшебства, – прошептал он в беспамятстве. И погрузился во тьму.

Сквозь темноту пробились голоса.

– Кабииша лоска! Кабииша тикки! – торопливо проговорил кто-то тонким голоском, похожим на девчоночий.

– Та ууре. Ахтаума лоска эс нуоска, Нуш, – неспешно ответил второй голос, глубокий и напевный.

Он умер?

Нет. Точнее, не совсем. Живым его тоже можно было назвать с трудом: если бы их с Блитценом нашли минутой позже, они совершенно точно были бы мертвы.

Прежде всего Николас заметил, что ему тепло.

Жар зарождался где-то внутри и растекался по телу горячим сиропом. Мальчик ещё не согрелся до такой степени, чтобы почувствовать маленькую руку, которая прижималась к его груди напротив сердца, – но уже различал голоса, пусть они и звучали как сквозь толщу воды.

– Что это, деда? – спросил тоненький голосок, и на этот раз Николас, к своему огромному удивлению, понял всё до последнего слова.

– Это мальчик, Нуш, – ответил обладатель второго голоса.

– Мальчик? Но он выше тебя, деда!

– Это потому, что он особенный мальчик.

– Особенный? Что значит «особенный»?

– Он человек, – осторожно произнёс второй голос.

Послышался изумлённый вздох.

– Человек?! Деда, он нас съест?

– Нет.

– Нам нужно бежать?

– Уверен, он не опасен. А даже если и так, мы не должны позволять страху управлять нами.

– Ты только погляди на его уши!

– Да. К человеческим ушам нелегко привыкнуть.

– Деда, но ты же помнишь, что случилось с…

– А вот об этом думать не стоит, Малышка Нуш. Мы всегда должны помогать тем, кто попал в беду… Даже если это человек.

– Выглядит он ужасно.

– Да, ты права. Вот потому-то, Нуш, мы и должны ему помочь.

– А это сработает?

– Да, – во втором голосе скользнула тревожная нотка. – Думаю, да. И с оленем тоже.

Блитцен очнулся и медленно перевернулся, освобождая ногу Николаса, который тоже начал сонно моргать.

Открыв наконец глаза, мальчик судорожно втянул воздух. Несколько секунд Николас никак не мог сообразить, где он. Затем он увидел двух существ – и снова судорожно вздохнул, потому что именно так поступают люди, впервые увидевшие эльфов.

Оба эльфа оказались невысоки (как это свойственно их народцу), но один был пониже другого. Николас сразу догадался, что это девочка-эльф. У неё были чёрные волосы, кожа белее снега, острые скулы, остроконечные уши и большие, широко расставленные глаза. И хотя она была одета лишь в тёмную зелёно-коричневую тунику, казалось, мороз её ничуть не беспокоит. Второй эльф – тот, что постарше и покрупнее, – носил такую же тунику, только с красным поясом. У него были длинные седые усы, седые всклокоченные волосы и серьёзные, но добрые глаза, которые поблёскивали, как иней на солнце.

– Кто вы? – наконец обрёл голос Николас.