Мария Энгстранд - Код Ореста [litres]

Голос у него звучал как-то странно, и я подумала, что ему, наверное, кусочек капусты в горло попал. Пока брокколи шипела в масле, я написала краткое содержание письма Акселя, не упоминая никаких сказочных эльфов.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

ПИСЬМА АКСЕЛЯ № 3, СОСТАВЛЕННОЕ МАЛИН

1. Аксель встречается с Нильсом Эрикссоном.

2. Аксель передумал и не собирается красть инструмент, но, когда лошади Нильса Эрикссона упрямятся, Аксель всё же похищает звездные часы.

3. Сильвия хочет, чтобы Аксель спрятал инструмент. Она называет его астролябией и говорит, что он предназначен ребенку-лозоходцу! Она даже сообщает ему имя ребенка и место, где он появится. Она просит Акселя спрятать астролябию и ее песню для этого ребенка.

4. Аксель НЕ выполняет просьбу Сильвии – он не прячет измерительный инструмент. Вместо этого он пытается использовать его сам.

5. Сильвия исчезает.

6. Акселю не удается заставить инструмент работать.

7. Аксель измерял земное излучение и отмечал его пути – их мы видим на старой карте. Но он не знает, как связать это с воздействием звезд.

8. Особенно мощные силы возникают, когда Венера и Марс встречаются в самые светлые сутки года.

9. Аксель говорит, что отказывается от своих измерений. Он передаст астролябию и песню избранному ребенку, как хотела Сильвия. А сам он собирается отправиться на поиски фрёкен Сильвии.

Потом я расшифровала шифр. Она и есть ключ . Всё оказалось очень просто! Ключ – Сильвия.

Я сразу это прочла: первая строчка значит – «в конце песни». Я продолжила:

Получилось «у солнца церкви». Но потом была третья строчка:

Тут получилась какая-то бессмыслица!

Я перепроверила несколько раз, но это не помогало. Должно быть, последняя строчка была зашифрована несколькими шифрами.

«В конце песни», «У солнца церкви»… Может быть, Аксель имел в виду песню Сильвии? По крайней мере, церковь – отчетливая подсказка. Я покончила с шифром как раз тогда, когда Орест справился с приготовлением еды.

– Станция, дуб, мост, церковь, – перечислила я Оресту, помогая ему накрыть на стол.

– Он выбирал такие места, которые мало изменяются со временем, – ответил Орест. – Надеялся, что они сохранятся на долгие годы.

Я задумалась, какое место выбрала бы для тайника я, чтобы сохранить загадку на сто лет вперед.

– Спортивный зал в школе, – предложил Орест. – Там в ближайшие сто лет ничего не изменится, уверяю тебя!

– Да ну! – отмахнулась я и подумала о нашем доме, в котором прожила всю свою жизнь. Останется ли он на прежнем месте через сто лет? И кто будет в нем жить?

Орест сел за стол, не снимая передника, и мы принялись есть бутерброды с арахисовой пастой и бананами, заедая их жареной брокколи. Самый странный завтрак в моей жизни! Но и самый вкусный.

Было еще так рано, что из комнаты Моны и Электры не доносилось ни звука.

Тонкие белые руки Ореста по-прежнему торчали из рукавов, пока мы ели. Я покосилась на них.

На его левой руке, на внутренней стороне, ближе к локтю, я увидела это .

Там у него темнели родимые пятна – много маленьких темных точек на белой, как мел, коже. Расположенные очень близко друг к другу, они образовывали полоски. А из полосок складывался знак. Он выглядел как стрела – вернее, стрелка, указывающая вверх, в сторону плеча. Стрелку перечеркивала маленькая черточка – крест-накрест. Знак чернел на руке Ореста как татуировка.

Этот знак я видела раньше. Много-много раз.

Знак Оракула.

Сама не знаю, как я вернулась домой от Ореста. Даже не припомню, что я ему сказала. Наверное, что у меня болит живот, – раз я оставила всю грязную посуду и просто встала и пошла. Или что меня тошнит…

Помню, папа что-то крикнул мне вслед из гостиной, а я взбежала вверх по лестнице, зашла в свою комнату и кинулась на постель. Но потом меня реально затошнило, и я бросилась в туалет. Долго сидела на полу, пытаясь унять стук в голове. Но вырвать меня так и не вырвало.

Я пыталась не думать об Оракуле – с тех пор как это произошло. Никогда больше не думать об этом. Но теперь мне придется объяснить вам всё – то, о чём мне хотелось бы говорить меньше всего на свете. Почему мама не разрешает мне завести собственный компьютер, планшет или даже обычный мобильник. Почему мама следит за каждым моим шагом… И почему у нее есть на это очень веские причины.

ИНЦИДЕНТ С ИНТЕРНЕТОМ

23 сентября (прошлого года)

Когда я вернулась из школы 23 сентября прошлого года, возле нашего дома стояла полицейская машина. Я сразу же подумала: папа умер, у него остановилось сердце. Хотя почему приехала именно полиция, если папа умер, – об этом я тогда как-то не подумала. Внутри у меня всё похолодело, заходить в дом не хотелось, так что я развернулась и пошла обратно к школе и еще подумала: если кто-нибудь спросит, что я здесь делаю, навру, что что-то потеряла. Я просто ходила кругами вокруг школы. В конце концов мне всё же пришлось вернуться домой, но тогда полицейская машина уже уехала.

Мама сидела на кухне. Лицо у нее было белое, как простыня. Внутри у меня всё сжалось. «Сейчас она скажет, что папа умер, – подумала я. – Вот сейчас она скажет, вот сейчас…» Мне показалось, что мое сердце тоже остановилось. Но тут мама сказала:

– Как ты могла вляпаться в такую историю?

Я ничего не поняла. Я что, каким-то образом убила папу?

– Вот в это, Малин, – проговорила мама с отчаянием в голосе. Она кивнула на кухонный стол перед собой. Там веером лежали какие-то бумаги. Распечатки, в которых было много-много слов – строчка за строчкой. Я шагнула ближе.

На бумаге слова выглядели иначе, чем на экране, однако я узнала их. Все до одного. Это были мои слова – я написала всё это, лежащее теперь холодным сугробом на столе. Но ведь это адресовалось не маме. Я писала своей подруге Оракулу Сивилле. Сивилле, которая должна остаться моей тайной.

«Пиши обо всём, – призывала меня Оракул Сивилла, когда я нашла ее в интернете. – Расскажи обо всём, что тебя тяготит. Я помогу тебе. Я спасу тебя. Я знаю всё».

И я писала.

Рассказывала о том, как мне одиноко в школе, что, хотя все неплохие, у меня не получается завести друзей. Делилась переживаниями о папиной серьезной болезни. Говорила о том, что меня очень тревожит – вдруг он умрет. Я описывала и свои самые обычные мысли: например, как так получилось, что единственное, что у меня получается хорошо, – это играть на виолончели, но до этого всё равно никому нет дела.