Мария Энгстранд - Код Ореста [litres]

Возможно, это прозвучало немного иронично.

– Еще бы! – воскликнул папа. – Постоянно ходил в походы, когда был моложе. Не совсем в таком возрасте, как ты, но… в общем, в юности.

А я об этом и понятия не имела.

– Я всегда надеялся, что мы будем ходить в походы вместе, – продолжил он. – Но… всё никак не получалось. Тебе нравится выезжать вот так на природу?

Я не знала. Вообще-то у меня не возникло ощущения, что мне это так уж безумно нравится. Мы просто сидели с ним вдвоем – я и он. И я не знала, что сказать.

– Всегда возникало так много других дел, – продолжал папа. – В основном работа. Я был в стрессе. В постоянном стрессе! У меня не оставалось сил ни на что, кроме работы. Даже на то, чтобы быть с тобой.

Папа всё еще лежал на земле. Он смотрел прямо в небо.

– А потом я заболел… В общем, я очень хочу, чтобы теперь всё стало по-другому. Мне хотелось бы, чтобы мы больше времени проводили вместе, занимались чем-то интересным.

Он повернул голову и взглянул на меня.

– О чём ты думаешь?

Казалось, он ждет от меня, что я сейчас скажу нечто большое и важное. Типа «Что сделано, того не воротишь, но теперь всё будет хорошо». Но в тот момент я вовсе не была уверена, что всё будет хорошо. Так что промолчала.

– Скучаешь по маме? – спросил папа.

Я кивнула. Если бы мама была здесь, я рассказала бы ей про Ореста и знак у него на руке. Но с папой мы никогда не разговаривали об Оракуле. Когда всё произошло, папа болел, и сейчас у меня не было ни малейшего желания начинать этот разговор.

– Я тоже! – сказал папа. – И по ее сахарному печенью.

– По меренгам, – сказала я.

– И по клубничному пирогу, – подхватил он.

После этого мы заговорили о маме, и тут дело пошло куда лучше, чем когда папа хотел, чтобы мы поговорили о нас с ним.

Заснуть в палатке мне так толком и не удалось. Подстилка казалась слишком твердой, а ночь – чересчур светлой, и отовсюду доносились звуки. Трассы тут и правда не было, зато из леса слышались ночные шорохи, которые в тишине звучали слишком отчетливо. Но в звуках леса я нашла один плюс – я настолько боялась их, что совсем забыла думать об Оресте и Оракуле в ту ночь.

Домой мы вернулись в воскресенье вечером. И хорошо, что было уже так поздно, – я могла пойти и лечь спать, не отгоняя многочисленные непрошеные мысли. Но потом я всё равно расстроилась, потому что услышала, как Орест кидает мне в окно мелкие камешки, – а я сделала вид, что не слышу. Прошло минут десять, прежде чем Орест сдался и наступила тишина.

– Там змея! Я ее видела! Точно видела!

Санна завопила в голос, и Эмилия остановилась как вкопанная. Пошевелиться они не решались, потому что никто из них не знал, куда поползла змея.

Кому пришла в голову эта светлая мысль – каждый год устраивать нам спортивное ориентирование? Видимо, так просто заведено – как и обязательное исполнение танца шоттис в честь национального дня Швеции или факельное шествие на Рождество.

Ясное дело, Орест давно всех обогнал, так что я могла не бояться столкнуться с ним. Наверняка он был озабочен тем, как обойти Анте и других спортивных парней.

– Где вы ее видели? – спросила я Санну и Эмилию.

– Она уползла туда, – сказала Санна, показывая пальцем в сторону плоских камней у тропинки.

– Ну, значит, ее уже нет, – сказала я. Поскольку всерьез никто не испугался, мы потоптались на месте.

– Ох, как я устала! – вздохнула Санна.

– Я сейчас умру, – простонала Эмилия. Она прислонилась к большому камню. – Где этот дурацкий контрольный пункт?

Всегда одно и то же. С кем бы мне ни выпадало бегать на ориентировании, кончается тем, что мы теряем контрольные пункты и еле находим дорогу обратно к школе.

Я попыталась выяснить, не вышли ли мы вообще за пределы карты. Вроде бы мы должны быть совсем неподалеку от контрольного пункта на полянке. Но что тогда шумит справа от нас? Я сделала несколько шагов в кусты возле тропинки, чтобы посмотреть, что там. Ветки били меня по ногам. Земля мягко шла под уклон, и шум воды стал сильнее. Кусты расступились, и я увидела несколько плоских камней – сложенных как лестница. А рядом шумел широкий ручей! До меня сразу дошло, что мы понятия не имеем, где находимся, – на карте никакого ручья вообще не было!

Плоские камни, которые я обнаружила, покрылись мхом и почти вросли в землю. А рядом с ними я разглядела цветущую бело-розовую ветку… Да это же яблоня!

Тут я поняла, что эти камни – всё, что осталось от дома, стоявшего когда-то на этом месте. Хутор в самой чаще леса. И кто-то здесь жил. Каждое утро он просыпался и прислушивался к журчанию родника, а иногда сидел на каменной лестнице, подставив лицо солнышку.

В кустах затрещало, и я услышала голос Санны:

– Ты идешь не в ту сторону!

Снова треск, и я увидела, как она выходит из кустов.

– Эмилия говорит, что нам надо идти в обратном направлении!

– Да ладно, – сказала я, чувствуя себя ужасно глупо. – Просто тут камни… как лестница… мне захотелось рассмотреть их поближе.

– Окей, – сказала Санна и засмеялась, но не злобно. – Лестница и камень. Жутко интересно!

Она пошла по лужайке мне навстречу, но вдруг остановилась.

– А тут еще один! – крикнула она. – Четырехугольный. И на нем что-то написано.

Она раскидала носком ботинка старую листву.

– Ильви… что же это за надпись?.. Сильвия! – воскликнула она. – Тут имя: Сильвия.

Внутри у меня всё похолодело.

«Этого не может быть», – подумала я, но побежала, спотыкаясь, к Санне, чтобы проверить.

Но так и было. Плоский четырехугольный камень, частично вросший в землю. Санне удалось убрать почти весь мох, который его прикрывал.

«Старинная могила», – подумала я, и холодок пробежал по спине. Выбитые на камне буквы сильно истерлись, но вполне различались: СИЛЬВИЯ.

И тут я жутко испугалась. Буквально почувствовала, как вся кровь отлила от рук и ног и собралась в животе. Дышать стало трудно. Санна вопросительно уставилась на меня.

– Это… это не то место, – выдавила я. – Бежим отсюда!

Я кинулась обратно в кусты, оттуда на тропинку и пробежала мимо Эмилии – им с Санной пришлось попотеть, догоняя меня. Мне хотелось бежать – прочь, как можно дальше, туда, где деревья редеют и я смогу вздохнуть. Сердце отчаянно колотилось.

Когда учителя наконец-то собрали и пересчитали всех учеников – даже тех, кто стер ногу или заблудился, – очередной школьный день закончился.

Я поспешила домой и залезла под душ. Папа тоже ходил на прогулку – в прихожей заметила его грязные кроссовки.

В моей комнате в углу, как всегда, стояла виолончель. Изгибы дерева переливались оттенками золотисто- коричневого цвета, напоминая о стволах деревьев у ручья. Окно было приоткрыто, за ним пели лесные птицы. Струны виолончели натянуты на грифе. Молча, словно в ожидании.