Герман Матвеев - Одна ночь

Мужчина среднего роста, в русских сапогах, в поношенном костюме вышел на поляну и огляделся. Лучи заходящего солнца, пробиваясь длинными полосами в просветы облаков, скользили по желтым листьям, устилавшим землю. Мужчина посмотрел на часы. Без двадцати шесть. Он подошел к пеньку, осторожно поставил чемоданчик на землю и сел. Зацепив между корнями каблук, медленно стянул сапог, не торопясь перемотал портянку и так же не спеша надел сапог. Все движения человека были нарочито замедленны, — казалось, что этой медлительностью он хотел успокоить себя. Когда он стаскивал второй сапог, из-за кустов за его спиной раздался окрик:

— Руки вверх!

Мужчина вздрогнул. Рука потянулась к карману.

— Стреляю… — предупредил уверенный, спокойный голос.

Мужчина поднял руки. Все стало понятно. Вот что значил шорох, который он слышал в лесу десять минут тому назад…

— Снимите пиджак! Не оглядываться, иначе буду стрелять, — приказал голос.

Стоявший на полянке снял пиджак. Под пиджаком, на ремне, оказался маузер, дуло его было заправлено в брюки.

— Бросьте на землю! Вывернуть левый карман брюк!

Из кармана на землю упал браунинг.

— Теперь правый!

Посыпались мелкие вещи: ножик, расческа, спички.

— Снимите ремень и маузер.

Расстегивая ремень, задержанный чувствовал локтем оружие. Одно мгновение, и маузер оказался бы в руке… но куда стрелять? В кусты?.. наугад? — слишком рискованно. Ему казалось, что у правого уха он ощущает холодок направленного на него дула винтовки. «Спрятаться не успеть» — мелькнуло в голове.

— Бросьте оружие на землю.

Маузер упал, звякнув о пряжку ремня.

— Руки вверх! Десять шагов вперед!

Мужчина захромал. Наполовину снятый сапог мешал идти.

— Ложитесь… на землю ложитесь. Быстро!

Сырость сразу остудила колени и локти.

Из-за кустов вышел пограничник. Без винтовки. Не спуская глаз с нарушителя, он подошел к вещам, взял револьверы, чемоданчик и, пятясь, ушел в кусты. Нарушитель лежал не шевелясь.

Щелкнул предохранитель. Задержанный дрожал. Сырость просачивалась сквозь шерстяную фуфайку и пронизывала до костей.

— Здесь мокро, — не выдержал он.

— Сейчас. Можно встать.

На поляну из-за кустов вылетел пиджак.

— Наденьте. И сапог наденьте.

Нарушитель поднялся. Надевая пиджак, ощупал карманы, — они были пусты. Постояв несколько мгновений молча, он заковылял к пеньку.

— Можно сесть? — спросил он, вглядываясь в кусты.

— Можно. Поторопитесь только.

Но человек не торопился. Он разулся, перемотал портянку и медленно начал натягивать сапог.

— Сколько вам заплатят за меня? — спросил он.

— А сколько вы стоите? — насмешливо откликнулся голос.

— Ломаный грош, — с горечью ответил задержанный.

— Значит, мне и заплатят ломаный грош.

Нарушитель принялся собирать вещи.

— Вы пограничник?

Ответа не было.

— Вы пограничник. Я вижу… я сразу понял.

За кустами молчали. Наконец все вещи были собраны. Задержанный, опустившись на пень, дрожал мелкой, нервной дрожью.

— Вы готовы? — снова послышался голос.

— Да.

— Встать!

Задержанный не двигался. Он рассматривал кольцо на указательном пальце. Кольцо было с большим черным камнем.

— Встать! — повторили приказание.

— Подождите, товарищ, — заговорил нарушитель, обращаясь к кустам. — Вы знаете деревню Кулики? Там колхоз… Я прошу вас, выслушайте меня. Там есть семья Звягиных… Третий дом от церкви. В этом доме умирает старуха. Это моя мать. Вчера я получил письмо и решился на такой шаг. У меня не было другого выхода. Ну, да, я перешел границу… я виноват… Я готов нести наказание, но я вас прошу… Пойдемте в колхоз. Это же недалеко. Может быть, мать еще жива, — я повидаю ее перед смертью.

У говорившего на глазах были слезы. Он говорил отрывисто, сильно волнуясь.

— Прекратите разговоры.

— Я вас умоляю… — Нарушитель стал на колени. — Умоляю, пойдемте в деревню. Что вам стоит? Умоляю, товарищ… Возьмите себе деньги… В бумажнике их много… Я никому не скажу… А потом делайте, что хотите.

— Встаньте…

— Я не враг… Поверьте, я не враг. Судьба закинула меня на ту сторону… Сжальтесь… Ведь я не сопротивлялся… Я был послушен… Я все делал. Неужели перед смертью я не повидаю мать? Деревня же совсем близко… Вот кольцо… Посмотрите… — Он протянул руку с кольцом.

— Я сказал — встать! — холодно прервал голос.

Человек съежился, как от удара. Встал, опустил голову.

— Идите вперед. Предупреждаю, не вздумайте бежать. Стреляю я неплохо.

Нарушитель зашагал. За ним, на расстоянии десяти — пятнадцати шагов, шел Грохотов, боец Н-ской заставы, держа наготове отобранный маузер.

Все это произошло совершенно неожиданно. Грохотов с группой товарищей кончили срок своей службы и по существу уже демобилизовались. Оставалось получить документы и проститься. За время службы на заставе Грохотов познакомился с Валей Никитиной, местной колхозницей. Они полюбили друг друга и за месяц до бессрочного отпуска записались в загсе. Это событие на заставе отпраздновали весело и шумно. Сегодня Грохотов пошел за своей женой. Завтра они вместе уезжали на его родину. До деревни Кулики, в которой жила Валя, Грохотов пошел через лес, ему хотелось в последний раз посмотреть на знакомые места, где расположен четвертый пост, где он знал каждый кустик, каждую ложбину, где много раз приходилось ходить, лежать с винтовкой — и днем и ночью.

Проходя мимо болота, Грохотов заметил человека и стал за ним следить. Болото считалось непроходимым, пост находился в стороне. Здесь граница делала крутой поворот, и поэтому сообщить о нарушителе постовому, не возбудив подозрения перебежчика, было невозможно.

Нарушитель благополучно перешел границу. Положение осложнялось тем, что у Грохотова не было оружия. Как быть? Много планов мелькало в голове у Грохотова, пока он шел следом за нарушителем, но все они были ненадежны. Между тем перебежчик уходил все дальше и дальше. Медлить было нельзя, и Грохотов решился его задержать. Хитрость удалась, и теперь пограничник шел с маузером в руке, глядя нарушителю в затылок.

В канцелярии заставы собрались демобилизованные пограничники. Они ожидали документов. За столом сидел старшина и подбирал бумаги, полученные из штаба.

— Яковенко, тебе до Киева? — спросил старшина высокого пограничника-пулеметчика. И, не дожидаясь отпета, продолжал: