Марта Баранова - Тяпа, Борька и ракета

— Простите, — развел руками врач, — они же недрессированные. А потом, Отважная действительно прыгала, а Пальма долго приходила в себя и была ко всему безразлична.

— Нам нужны чувства! — твердо сказал Кулик. — Пусть лучше обе прыгают! Иначе фильм будет скучный. Помогите же нам, голубчик!

— Ну что ж, пожалуйста, — без воодушевления отозвался врач. — Кусачка, Пальма, ко мне!

— Кто тут Кусачка? — насторожился Кулик.

— Не обращайте внимания, — успокоил Василий Васильевич. — Это прежняя кличка Отважной. К новой она еще не привыкла.

Сперва собаки не понимали, что от них хотят, и в недоумении приподнимались на задних лапах. Потом они расшевелились, стали резвиться и прыгать, но, конечно, это было совсем не похоже на бешеную радость Кусачки, увидевшей зеленую траву. Оператор, видимо, тоже остался недоволен съемкой. Но он расхваливал милых животных, по-прежнему браня обезьян.

На другое утро Кулик ворвался к Елкину сияющий и закричал:

— Что же вы скрывали такое сокровище?! Здравствуйте, дорогой, здравствуйте. Это же кинозвезда! Понимаете?

— О ком вы? — не понял врач.

— Ну идемте, идемте! Организуйте с ней какую-нибудь тренировку! А я уж нажму на крупный план. Симпатии зрителей обеспечены!

Противиться его натиску было бесполезно. Он тянул за собой врача, как буксир лодку. И расписывал по пути свое открытие самыми яркими красками. Все же Василий Васильевич не догадывался, о ком идет речь, пока Кулик не остановился перед прыгавшей в клетке Козявкой.

— Вот, — сказал он торжественно, — она прославит кинокартину. Вглядитесь: разве она не кинозвезда? Могут ли быть тут возражения?

С этой минуты Кулик работал с подъемом. Он приходил в институт вместе с сотрудниками, как на службу, просил врачей делать свои дела и не обращать на него никакого внимания, а сам, конечно, всем мешал: ложился с камерой на пол или забирался под потолок, отыскивая оригинальную точку для съемки, потом просил убрать это, отодвинуть то и, если можно, присутствующим, кроме такого-то, выйти на минуту из лаборатории. На него не сердились: человек делал картину с душой.

Козявку он снимал чаще всех, словно искал в ее жеманстве неповторимого момента. Напрасно врачи говорили ему, что есть более достойные кандидатуры, что, по их мнению, героем картины должен быть весь дружный коллектив четвероногих астронавтов. Кулик решил твердо подарить миру новую кинозвезду со смазливой мордочкой и выразительным хвостом.

— Я отомщен! — сообщил он как-то при встрече Василию Васильевичу.

— Не понимаю, — сказал Елкин.

— Рена — это капризное и коварное существо — наконец наказана! Теперь понимаете? — воскликнул Кулик. Увидев на лице врача удивление, он пояснил: — Нет, нет, я здесь ни при чем. Просто я встретил на улице Софью Лэп, дрессировщицу Рены, и узнал от нее, что справедливость всегда торжествует.

И Кулик рассказал такую историю.

После съемок в кино у Рены день ото дня портился характер. Она стала раздражительна, не слушалась дрессировщицу на репетициях, и Лэп большого труда стоило заставлять ее выступать перед публикой. Цирковая карьера Рены окончилась тем, что однажды на представлении она удрала с манежа, покусала трех униформистов и директора цирка. Что было с ней делать? Неисправимую обезьяну отдали в передвижной зооцирк, и хозяйка больше ее не видела. Товарищи рассказывали ей, что Рена разъезжает в клетке по разным городам вместе со старым львом, хромоногой слонихой и оравой крикливых попугаев. Обезьяна гримасничает и делает разные акробатические трюки, выпрашивая у детей конфеты. А те ее охотно угощают, не подозревая, что кривляющаяся мартышка — та самая Рена, которая смотрит на них иногда с экрана через стекло шлема…

— «Поздравляю вас с избавлением от злого духа», искренне сказал я Софье Лэп, — продолжал Кулик. — А она мне говорит: «Спасибо, но теперь я дрессирую попугаев. А их клювы так же опасны, как когти тигра, и потому я работаю в кожаных перчатках». Какая мужественная артистка!

После этого разговора Василий Васильевич не видел больше шумного оператора: Кулик закончил съемку в институте. Потекли дни и недели привычной работы с собаками. Готовились новые полеты ракет.

Зачем же новые? Разве мало было открытий, сделанных Лайкой, мало было благополучного приземления Отважной, Пальмы и других собак?

Для врачей — недостаточно, хотя в книге космической медицины было уже много исписанных листов. Первую страничку этой книги врачи заполнили в 1949 году, когда взлетела первая в нашей стране ракета с четвероногими испытателями. И год за годом космические медики сравнивали свои наблюдения и записи, выводили законы новой науки — правила безопасного полета. В этих важных для человечества законах был труд и наших знакомых — Дронова, Василия Васильевича, Вали.

Врачи знали теперь, как ведут себя собаки при встрече с невидимыми врагами в институте — с лихорадкой вибрации, с перегрузками, с низким давлением. И они не только изучили каждого противника в отдельности. На кинопленке и лентах самописцев они видели всю картину полета, когда враги набрасываются на испытателей один за другим, без передышки. Можно было уже сделать вывод, что в целом полет не опасен для здоровья, а главный противник космонавтов — это перегрузки, которые возникают после невесомости, при торможении ракеты.

Но врачи не знали еще, как опасен пятый враг космонавта — космические лучи. Встречи с лучами пассажиров баллистических ракет были короткими и не оставляли никаких заметных следов. Лайка, летая на втором спутнике, буквально купалась в космических лучах, но врачи ничего не узнали: Лайка не вернулась на Землю. Надо было долго наблюдать за космонавтом после полета, в лаборатории. Далекий невидимый враг оставался неизвестным.

Новая Лайка должна была приземлиться! Никто не знал, как будет ее имя, никто не знал, сколько пассажиров возьмет с собой новый жилой спутник, никто не знал, когда это случится. Но каждая удача приближала важное событие.

Развернулись под окнами института клейкие пахучие листочки, пролетел тополиный пух, пришла пора лопнуть бутонам липы и напоить медовым ароматом воздух.

В один из дней июля Василий Васильевич опять вывел из калитки на поводках своих воспитанниц, а следом за ним Валя вынесла клетку с серой, меланхолично жевавшей крольчихой.

Опять взмыл в воздух серебристый самолет особого назначения, и его пассажиров ждала в поле стройная серебристая ракета.