Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Нет, Джон, прошу тебя, братик, не рассказывай ей о Лорне, то есть, повремени, не делай этого хотя бы сего­дня!

— Нет, сестричка, именно сегодня и именно сейчас — чтобы покончить с этим сразу и навсегда.

— Но подумай о матушке, Джон. Сначала одна но­вость, и тут же — за ней — другая. Такого удара матушка не перенесет.

— Перенесет — вот увидишь: клин клином вышибают, а уж матушку я знаю, как свои пять пальцев. Сначала она страшно рассердится на тебя, потом на меня, потом на обоих вместе. Затем — мысленно — она начнет сравни­вать нас, чтобы решить, кто же бессовестней, затем снова сравнит, чтобы определить то лучшее, что сулит каждому из нас его выбор, а затем, прикинув и так, и этак, матуш­ка придет к выводу, что мы не бессовестные хотя бы уж потому, что мы — ее дети. Затем, поразмыслив еще какое-то время, она решит, что она несколько погорячилась и вспомнит о том, как мы всегда были добры к ней, и о том, как любили нашего отца. После этого она вспомнит, как любила она, когда была такой, как мы, повздыхает, не­много поплачет, потом улыбнется, пошлет за нами и про­стит нас, своих самых любимых, самых дорогих деточек.

— Господи, Джон, и откуда ты все это знаешь? — вы­тирая слезы, с изумлением и улыбкой спросила Анни.— И с чего это люди взяли, что ты — недалекий малый? Ведь ты говоришь чистую правду. Скажи, Джон, откуда ты все это знаешь?

— О чем ты говоришь, Анни? — ответил я.— Да я был бы распоследним дурнем, если бы, прожив на свете столь­ко лег, не разобрался в собственной матери!

Беседу свою с матушкой описывать не стану: все по­лучилось именно так, как я сказал.

После полудня матушка сидела в саду на скамейке, склонив голову на мой кожаный жилет, обняв Анни за талию правой рукой и не зная, кого из нас жалеть больше. Она еще не простила тех, кто похитил сердца ее дето­чек— Тома Фаггуса и Лорну,— но к этому времени она уже думала о них чуть получше, а о своих птенчиках — и того лучше.

Ныне, сидя на садовой скамейке под сенью огромного ясеня, мы уже чувствовали, что матушка смягчилась, и единственное, что от нас сейчас требуется,— дать ей вы­говориться вволю, и мы слушали ее, не перебивая и не обижаясь на то, что она говорит с нами, как с малыми детьми.

Итак, после всех треволнений большая часть препятствий между Анни и Томом рухнула. Что до меня, то, вы­ложив матушке все начистоту, я снял, наконец, тяжкий камень с души, и удовольствоваться приходилось пока только этим, потому что частые встречи с Лорной были все так же невозможны, как и прежде.

Как-то Лорна сказала, что больше всего на свете ей хотелось бы жить спокойной и непритязательной жизнью, и когда я передал это матушке, она тут же начала думать изо всех сил, как бы вырвать Лорну из-под власти Дунов и, взяв ее под свою опеку, по меньшей мере, на год, на­учить ее сбивать масло, делать сметану, творог, словом, научить всем премудростям фермерского хозяйства.

В общем-то, в том, чтобы выкрасть Лорну из Долины Дунов, не было ничего невозможного. Но, во-первых, со­гласится ли Лорна покинуть своего дедушку, пока он жив? Во-вторых, где я возьму полк солдат, чтобы защитить ее от разбойников? Разве Дуны, обнаружив пропажу, не бро­сятся тотчас же на поиски своей королевы и, найдя ее у нас, разве не перебьют нашу семью, не сожгут наш дом перед тем, как с торжеством водворить ее на прежнее место?

Всеми этими сомнениями я поделился с матушкой, и она со вздохом признала, что мне ничего не остается, как только денно и нощно присматривать за Лорной со сто­роны, следить за тем, что делают Дуны, разгадывать их планы и ждать, ждать, ждать — ждать своего часа.

Здесь матушка неуклюже намекнула на то, что пока суть да дело, я мог бы влюбиться в какую-нибудь другую богатую наследницу, с которой и хлопот будет меньше и которая будет для меня синицей в руке, а не журавлем в небе. Единственное, чему она рада, заметила матушка, так это тому, что расстроились планы дядюшки Бена же­нить меня на его маленькой Рут, рада потому, что дядюшка обозвал меня трусом, рада, сказала она, заканчи­вая, что ее невесткой не станет карлица-внучка этого старого скряги.

Увы, бедная Рут Хакабак слышала весь разговор! Последовала жаркая перепалка, и тут мы убедились, что характер у Рут куда как тверже, чем мы предполагали. Она заявила, что после того, как она узнала, что матушка думает о ней и о ее дедушке на самом деле, она не оста­нется под нашим кровом ни дня, ни часа.

На следующий день она покинула нас, и я проводил ее до Эксфорда [39] Эксфорд — городок в графстве Сомерсет на р. Экс, расположен примерно на полпути между Порлоком и Далвертоном. , а дальше вверил ее заботам Джона Фрая.

Она простилась со мной со слезами на глазах, но при этом она отправила со мной доброе послание матушке, пообе­щав снова приехать к нам на Рождество. Меня несказан­но обрадовала отходчивость Рут, потому что в этой раз­молвке матушка была всецело неправа, но никогда бы не призналась в этом.

Прошел месяц. Существенного в моей жизни ничего не произошло, за исключением того, что, проводив Рут, я тут же встретился с Лорной и рассказал ей о том, что от­крылся матушке. Когда Лорна услышала, что вся наша семья с нетерпением ждет ее на ферме Плаверз-Барроуз и что матушка с Анни хотят выучить ее фермерскому хо­зяйству, она покраснела и сказала, что пока дедушка жив, она не оставит его, но даже если бы она была свободна, добавила она, что из того? Ведь она принесет беду под крышу любого дома, который примет ее. Да, она была права, и я не смел этого отрицать, и Лорна, заметив, что я расстроен, постаралась утешить меня. Она сказала, что мы должны надеяться на лучшие времена, а потом спро­сила, как долго я буду ждать ее.

— Будь моя воля, не ждал бы ни одного дня,— про­молвил я, и голос мой дрогнул от нежности. Лорна в сму­щении отвернулась.— Но я готов ждать всю жизнь, — про­должил я,— если уж такова моя недобрая судьба. А сколь­ко бы ты могла ждать меня, Лорна?

— Пока ты любишь меня, Джон. Ты связал свою жизнь с моей и в знак этого подарил мне колечко. Когда вокруг меня будут чужие и я не смогу носить его, я буду лелеять его у своего сердца. Но я тоже свяжу себя с то­бой и тоже подарю — не колечко, нет, а большое кольцо, такое большое, что носить его впору великану, и, значит, тебе оно будет как раз. Посмотри, какое оно необычное: на нем какие-то древние знаки, а вот здесь, похоже, изо­бражен кот, сидящий на дереве. Это кольцо красовалось в центре моего старинного ожерелья. Дуны было забрали его у меня, но дедушка заставил их вернуть отнятое. Гос­поди, да на тебе лица нет! Возьми себя в руки, Джон, и скажи, что ты об этом думаешь?

— Думаю, что твое кольцо стоит полусотни таких, как то, что я подарил тебе, и потому я не смогу принять его.