Александр Власов - О смелых и отважных

— Трофим! — воскликнул человек. — Ведьмы тебя сюда загнали? Что тут делаешь?

— Я ж сказал: ночевать на трубе буду! — пробормотал Трясогузка, узнав Николая.

Ответ был настолько нелепый, что Николай не выдержал и расхохотался.

— Ой, уморишь! Врун ты несчастный! Замолчи, а то я упаду!

Он раскачивался от смеха из стороны в сторону, и Трясогузка испугался.

— Держись! А то и правда полетишь!

Николай перестал раскачиваться, быстро поднялся по скобам к Трясогузке.

— А по-честному — что ты делаешь тут?

Трясогузка глазами указал на флаг, трепыхавшийся у громоотвода, и объявил:

— Завтра праздник!

Николай попридержал рукой полотнище и с удивлением прочитал: «Армия Трясогузки». Другие слова были написаны мелкими буквами, и он их разобрать не мог. Мелькнула мысль, что в городе действительно существует какая-то тайная организация.

— Кто тебе приказал вывесить флаг? — строго спросил Николай.

— Кто мне смеет приказывать? — с достоинством произнёс Трясогузка. — Я — сам командир!

— Трофим! Не ври! — прикрикнул на него Николай.

— Я не Трофим, я — Трясогузка!

Посвистывал холодный ветер. Сквозь тучи проглянула луна. Спал внизу погруженный во тьму город. А над ним, вцепившись в скобы, висели два человека и в упор смотрели друг на друга.

Николай и верил и не верил беспризорнику. Вспомнив флажки, наивно оставленные на месте крушения, взрыв кухни, подстроенный явно неумелой рукой, он все больше и больше убеждался в том, что этот паренёк и есть Трясогузка. Ему захотелось расцеловать беспризорника. Но вместо этого он протянул руку и сказал:

— Давай лапу!

Они пожали друг другу руки, как равные. Николай был растроган.

— Будь хоть сто Колчаков! — воскликнул он. — Не победить им такой народ!

— Хоть тысяча! — небрежно бросил Трясогузка.

— Ну, а теперь снимай белый флаг! — приказал Николай.

— Не буду! — заупрямился Трясогузка. — Он не белый, на нем написано «красный»! Не видно в темноте, а днём, если грамотный, — разберешь!

— Чудак-человек! А ты спустись на землю и снизу попробуй прочитать, что на твоём флаге написано! Сможешь?

— А чего мне читать? Я и так знаю!

— А другие не знают! Посмотрят утром — белый флаг, не наш, не советский!

Трясогузка все ещё колебался.

— Давай, давай! — мягко настаивал Николай. — Время дорого! Мы другой повесим! Получше!

Он сунул руку за спину и вытащил из-за ремня короткую палку с широкой полосой красной материи, обмотанной вокруг древка. Трясогузка больше не возражал.

Когда они спустились на крышу кочегарки, Катя, дежурившая у трубы, удивилась: Николай полез один, а спустились двое.

— Смотри, кого я на небе нашёл! — сказал Николай. — Знакомься — Трясогузка!

Мальчишка покосился на девушку.

— А мы знакомы! Хитрая вы! Ловко меня провели!… Лунатиком обозвали!

— А разве ты не лунатик? — улыбнулась Катя. — Нормальные люди ночью по трубам не лазают!

— А он? — спросил Трясогузка, кивнув на Николая.

Во дворе фабрики Катя и Николай засыпали мальчишку вопросами. Но Трясогузке не хотелось раскрывать свои секреты. С трудом удалось выведать у него, что другие ребята находятся где-то у пакгауза. Николай смутно догадывался, что беспризорники торчат там неспроста.

— Не освобождать ли заложников задумали? — с тревогой спросил он.

— Наше дело! — ответил Трясогузка.

— Я пойду туда и за уши отдеру их! — пригрозил Николай, понимая, что в темноте ему никого не найти у пакгауза.

Понимал это и Трясогузка.

— Иди! — сказал он. — Без меня ничего не выйдет!

— Хорошо! Мы пойдём вдвоём, но если ты…

— Это другое дело! — согласился Трясогузка.

Николай отослал Катю в мастерскую и подтолкнул мальчишку:

— Веди!

30 апреля поздно вечером Платайс вместе с капитаном из охраны депо прошлись вдоль отремонтированного раньше срока бронепоезда. У каждого вагона Платайс задавал рабочим один и тот же вопрос:

— Готово?

Везде отвечали:

— Готово!

Часть рабочих уже освободилась и отошла от бронепоезда. Ремонтники сидели у стен, жевали чёрствые куски хлеба, оставшиеся у них со вчерашнего дня. Все очень устали — работали без отдыха почти двое суток.

Бронепоезд заново не красили — не было краски. Зато тщательно вымыли. Струи кипятка из брандспойтов с шипением лизали лоснящуюся броню.

В паровом котле уже поднималось давление. Дымила труба. Паровоз, как горячий конь, подрагивал могучим телом, готовый ринуться вперёд.

Кондрат Васильевич был в паровозной будке. Он вытирал ветошью стены.

Платайс остановился около паровоза и спросил у капитана:

— Вы довольны?

— Вполне! Надеюсь, что красные не попортят эту чудесную машину.

— Я уверен в этом! — сказал Платайс и снова оглядел депо.

Все были на своих местах.

— Не томите людей, господин барон! — произнёс капитан. — Их ожидаёт водка.

Платайс махнул рукой Кондрату Васильевичу, и могучий гудок заполнил депо.

Под этот густой паровозный рёв началось что-то невероятное. Рабочие, сидевшие у стен, набросились на часовых, выставленных у окон и дверей. На колчаковцев, находившихся рядом с бронепоездом, ремонтники прыгали сверху, с вагонов, сбивали с ног и обезоруживали.

Капитан прокричал какое-то ругательство и ухватился за кобуру. Платайс ребром ладони ударил его повыше локтя. Второй удар заставил капитана отлететь в сторону. Его подхватили рабочие, а Платайс побежал в хвост бронепоезда.

Засуетились пулемётчики у ворот депо. Против них были направлены брандспойты. Обжигающие струи кипятка оттеснили солдат от тупорылых «максимов». У задних ворот пулемётчики сдались, не сделав ни одного выстрела, а у передних произошла заминка.

Рабочий, поливавший колчаковцев кипятком, споткнулся и упал, сильно ударившись правой рукой о рельсу. Он быстро вскочил, хотел поднять брандспойт и не смог. Кипяток бесцельно лился на пропитанную мазутом землю. Окутанный паром рабочий беспомощно оглянулся, прижав к груди сломанную руку.

Кондрат Васильевич закрепил ручку гудка, выскочил из будки и побежал к рабочему.

Но колчаковцы уже опомнились. У пулемёта залёг солдат с тремя георгиевскими крестами. Рядом, у коробок с лентами, плюхнулся унтер-офицер.

«Не успеть!» — подумал Кондрат Васильевич.

Он бежал и видел дуло, прицельную рамку, голову солдата, прильнувшего к пулемёту. Сейчас заговорит «максим» и…

Унтер-офицер локтем ударил георгиевского кавалера, а тот оторвался от прицельной рамки и стал что-то поправлять в пулемёте. «Заело!» — мелькнула у Кондрата Васильевича радостная мысль. Он подхватил горячую кишку и хлестнул кипятком по колчаковцам.