Наталия Кузнецова - Ворона в сети

— Грозная старушенция. Я бы с ней встретиться не хотела, особенно ночью, — поёжилась Лёшка и развернулась к другой картине, тоже привлёкшей большое внимание посетителей. «Настенька» — так она называлась. Лёшка взглянула на неё раз, другой, да так и застыла. И вовсе не потому, что девушка на фоне цветущего сада была сказочно хороша — красавиц на свете много, — но она излучала свет, будто внутри неё жило солнышко, а её фиалковые глаза сияли и как маяки притягивали к себе. «Она кого-то любит и очень-очень счастлива, — подумала Лёшка. — И как только художнику это удалось передать? Наверное, в этом и состоит тайна подлинного искусства».

— Эту картину следовало бы назвать «Счастье», — сказала та же женщина, что до этого охарактеризовала «Графиню», а другая спросила:

— И сколько же она стоит? Цены не видно.

— Она не продаётся, как и та, — стоящий рядом с ними мужчина указал на загадочную старуху. — Это работы самого Репнина, и он их просто показывает.

Ромка же на прекрасную девушку взглянул только мельком — всё время помнил, что пришёл сюда не за этим. Выдернув сестру из толпы, он указал ей на невысокого, но представительного мужчину:

— Гляди, вон он, этот художник.

— Постарел, но похож, — внимательно оглядев Репнина, сказала Лёшка. — Жаль, что раздетый. Как узнать, какая у него куртка? Вернисаж ведь только что начался, может до самой ночи продлиться. А если у них ещё и банкет будет?

— Надо подумать, как быть, — ответил Ромка и, чтобы не мозолить глаза охраннику, вернулся к «Графине», а Лёшка — к «Настеньке».

Репнин поздоровался с одним, другим, поговорил с третьим — и вдруг исчез за маленькой, совсем незаметной дверцей слева от входа и спустя некоторое время вышел оттуда с каким-то пакетом и передал его появившемуся в зале парню.

Ромка пихнул сестру в бок и указал на дверцу.

— Слушай, там, наверно, его кабинет. А вдруг он его не закрыл?

— И что?

— Как что? Не на общей же вешалке он оставляет свою одежду. Пойдём, проверим?

— А если нас засекут? — испугалась Лёшка. — Представляешь, что тогда будет? Как мы с тобой оправдаемся?

— Предлагаешь торчать здесь до ночи? Сама же говоришь, что эта бодяга теперь надолго затянется. Лёшка, кто не рискует, тот сама знаешь что, — проворчал Ромка и увлёк её за собой.

Лёшка шла на ватных ногах, боясь, что их поймают уже у дверцы, но все были настолько увлечены картинами, что не обратили на них внимания. А охранник в это время встречал новых посетителей и тоже в их сторону не смотрел.

За дверцей находился узенький коридорчик, из него, в свою очередь, вели двери в два маленьких помещения. Одним из них была кладовка с вёдрами, швабрами, пылесосами, другим, как Ромка и подумал, — кабинет. Об этом говорили придвинутый к окну стол с ноутбуком и стул со стоящим на нём модным мужским портфелем. Остальное пространство, не считая одёжного шкафа, занимали картины, и маленькие, и огромные, их освещал большой потолочный светильник.

Со словами: «Посмотрим на куртку, и всё», — Ромка открыл дверцу шкафа. Наверное, он её слишком сильно дёрнул, поскольку она широко распахнулась, задела небольшую незаметную тумбочку, и с неё с гулким стуком свалился на пол какой-то предмет. Ромка глянул вниз. То был старинный на вид подсвечник.

Лёшка вздрогнула.

— Ой, а вдруг нас услышали?

— Будем надеяться, не услышали, ведь в зале шумно, — ответил Ромка, успокаивая не только её, но и себя.

Водрузив на место подсвечник, он заглянул в шкаф. Там висел только серого цвета плащ, а курток никаких не было.

— Зря пришли, уходим, — сказал он.

Но в следующий миг в коридоре раздались шаги. Прикрыв дверцу шкафа и прошептав: «Атас», Ромка юркнул за высокий портрет. Лёшка, затаив дыхание, спряталась за другим. И вовремя: открылась дверь и вошёл охранник.

«Только бы он нас не заметил, только бы не заметил», — взмолилась про себя Лёшка.

Охранник и не заметил, а, оглядев помещение, выключил свет и плотно прикрыл за собой дверь. В замке проскрежетал ключ.

— Вот влипли! Рома, что делать? Как мы теперь отсюда уйдём? — выходя из-за картины, с ужасом прошептала Лёшка.

— Пока не знаю, сейчас подумаю, — невозмутимо ответил брат и снова на всякий случай заглянул в шкаф. Но куртки, как ни искал, не нашёл.

Хотя на улице давно стемнело, в кабинете кромешного мрака не было. Напротив окна светилась вывеска магазина «У Фёдора», а по стенам пробегал свет фар проезжавших мимо машин и скользили паучьи тени оголённых деревьев. Правда, это случалось нечасто — переулок, наверное, заканчивался тупиком.

Лёшка села на стул, сжала руками виски и, покачав головой, посмотрела на брата:

— Надумал?

Ромка кивнул.

— Прежде всего надо светильник вырубить. Чтобы нас с тобой сразу никто не увидел.

Сопровождая свои слова действием, он встал на стул, скрутил в патроне лампочку и попросил Лёшку пощёлкать выключателем. Она пощёлкала. Свет не зажёгся.

— А теперь что? — спросила она.

— А то. Репнин обязательно придёт за портфелем, а может, и раньше, попробует включить свет, и когда не получится, пойдёт за электриком или охранником. Дверь за собой, естественно, он на ключ не закроет, и в этот момент мы с тобой отсюда выскочим и спрячемся в кладовке. А потом незаметно уйдём. Хорошо я придумал?

— А если он никуда не собирается, а свой портфель в темноте возьмёт и уйдёт?

— Если он пройдёт сразу к портфелю, то мы успеем подкрасться от картин к двери и сделать вид, что только вошли.

— И зачем? Как мы объясним свой приход?

— Передадим ему привет от Алёны. Скажем, что она нас к нему послала смотреть картины. Понятно?

— Понятно. Только бы всё удалось.

И время пошло. Лёшка поминутно поглядывала на часы и вздыхала.

— Ромка, а вдруг он сюда только поздно ночью придёт? Только после банкета? Что мы маме-то скажем?

— Сообщение маме пошли. Напиши, что на выставке шумно, разговаривать трудно, и что мы ещё немного задержимся.

По стенам пронеслись свет и тени, потом опять и опять. И так прошёл целый час. Ромка не терял время даром, а строчил послания Лизе, Лёшка от монотонного шума за стенкой, несмотря на тревогу, слегка задремала, и ей приснились Артём с Наташкой: взявшись за руки, они шли по двору и громко над ней смеялись. А она ловила ворону, и та отзывалась скрипуче: «Карр!»

Вздрогнув, она проснулась. Воронье карканье преобразилось в шаркающие шаги и скрежет ключа.

— Идёт! Готовься! — прошептал Ромка. — Если что, беги первой, я за тобой.

Дверь открылась. Лёшка вся подалась вперёд, собираясь, если художник пройдёт к столу, на цыпочках красться к двери.

Однако в неярком свете коридорной лампы показалась не мужская фигура, а женская. А когда по кабинету снова пронёсся свет от проезжающей мимо машины и попал на лицо вошедшей, то Лёшка едва удержала крик: это была старуха с портрета.