Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

– Здесь спокойно. – Аня смотрела, как на ветвях коричного дерева резвятся писклявые танагры – птички, похожие на воробьёв, перекрашенных в яркие цвета: лазурная грудка, жёлтый воротник с тёмно-коричневой вставкой под клювом, салатовый подвижный хвостик и синеватые перья на спине. Аня подмечала детали их расцветки, надеясь однажды вплести силуэт танагры в новый орнамент – из тех, что она отправляла знакомой швее в Бильбао.

– Спокойно, – с запозданием согласилась Лиза. – Как на кладбище.

Аня сама утром вызвалась идти на разведку с Лизой. Хотела задать ей вопрос, которым терзалась с того дня, как увидела её в нижнем лагере под Икитосом. Пока предпочитала говорить о чём-нибудь стороннем, ждала, когда сойдёт первая неловкость. Они больше недели томились в западне, но почти не общались.

Тени загнали их в ловушку, на предгорный лоскут земли, растянутый под скальной стеной на два километра и почти по всей длине окаймлённый речным руслом. Настоящий полуостров, в наиболее широкой части достигавший четырёхсот метров. Полуостровом его назвал Максим. Если на севере река вплотную примыкала к горным валунам, не оставив ни малейшего зазора, то на юге открывался широкий проход, уводивший вдоль русла в глубь предгорных джунглей.

В южный проход на третий день после разгрома экспедиции отправились оба кандоши. Танчима и Тсиримпо, последние из носильщиков Скоробогатова, звали остальных за собой. Они много говорили перед уходом, возможно, называли важные приметы, указывавшие на отсутствие в проходе туземцев. Возможно, просили о помощи – говорили на шапра, изредка перемежая речь испанскими словами. Их никто не понял. И никто не захотел за ними последовать. Дима с Аней растерянно поглядывали на Максима и Никиту, не знали, как лучше поступить, и доверились их решению остаться.

Максим, несмотря на ворчание Покачалова, отдал кандоши один из двух уцелевших винчестеров и горстку патронов. Другие припасы индейцы брать отказались. Сказали, что разживутся необходимым в пути. Ушли сразу после заката. В ту ночь никто не мог уснуть. Все прислушивались к звукам, доносившимся с юга.

Кандоши обещали, добравшись до своего поселения на реке Пушага, притоке Мараньона, сразу сообщить в Икитос о случившемся. Аня понимала, что помощь объявится не скоро, в лучшем случае через три-четыре месяца, но даже такая надежда была приятной. Затаившись в гамаке, Аня молилась, чтобы Танчима и Тсиримпо прошли сельву невредимые. Кандоши и раньше казались ей приятными, а за три дня, что они вместе провели на предгорном полуострове, Танчима и Тсиримпо выказали себя исключительно доброжелательными: помогали Максиму, поддерживали Диму дружеским смехом и угловатыми попытками изобразить его хромоту и вовсе хохотали, когда Дима в ответ начинал передразнивать их прерывистый смех. Аня жалела, что Танчима и Тсиримпо не задержались ещё на пару дней. А потом в ночи подряд раздались три ружейных выстрела. Следом послышался крик. Он быстро оборвался. Ещё один выстрел и вновь – крик, который тревожил джунгли бесконечно долго, стихал слишком медленно.

Южный проход привёл кандоши к смерти. Не будет спасательной операции. Никто не узнает, где застряли путники. Аня и сама не знала, куда их завела экспедиция Скоробогатова, не сумела бы даже приблизительно указать на карте положение обустроенного ими бивака. Не сможет этого сделать и Екатерина Васильевна. Ведь она не догадывалась, как именно решается головоломка соляриев и какая из семи вершин указывает верное направление, а проследить за группой Скоробогатова Марден никогда бы не решился – боялся заходить дальше луговины с истуканами. Он обещал ждать ровно месяц. До рубежного дня осталось меньше двух недель.

Когда в лесу стих второй кандоши, на биваке никто не произнёс ни слова. Говорить было не о чем. Усталость брала своё. Убаюканные привычным ночным гулом, все постепенно уснули.

Туземцы за девять дней ни разу не пересекли границу полуострова. Прячась в чащобе, они по-прежнему представлялись уродливо безголовыми, а те из них, кто стоял на утёсе, пугали воинственной статью, вогнутыми в коленях ногами и разнообразным оружием: от дротиков и копий до луков и трёхметровых духовых трубок. Ни Максим, ни Покачалов не могли объяснить их поведение. Что мешало теням проскочить реку и разом убить беглецов? Собственно, идти не надо – достаточно отправить град стрел и подчистую снести беззащитную, вооружённую последним винчестером экспедиционную группу. Но тени молчали. Не реагировали на обращённые к ним вопросы – кандоши перед тем, как уйти по южному проходу, пытались с ними заговорить, – не нападали на беглецов, когда те объявлялись у реки, чтобы умыться или наполнить котелки, не шли на свет бивачного костра. Словно полуостров от них отделяла прозрачная, непроницаемая для их стрел и глаз пелена. Они просто ждали, когда путники умрут сами или в поисках смерти перейдут на их сторону реки.

Поначалу Максим запрещал Шмелёвым приближаться к воде, но в последние дни не возражал, если Аня спускалась с обрыва на прибрежные валуны. Тени редко выставлялись напоказ, чаще укрывались за зелёными клубами джунглей, мельком выдавали себя движением в ветвях высоких деревьев или за кустами, однако некоторых туземцев Ане удалось разглядеть в деталях. Это были мужчины среднего роста, с бронзовым отливом кожи, кажется, покрытой лёгким слоем краски из семян ачиоте, и полностью обнажённые, если не считать нагрудной маски и тоненькой бромелиевой верёвки на талии. Ниже – никакого саронга или другой одежды. Туземцы лишь перетягивали крайнюю плоть пучком травы, обкручивали её сложенным в несколько раз зелёным листом и навытяжку подвязывали к поясной верёвке.

Короткие волосы на лбу они подрезáли ровной горизонтальной линией, а длинные волосы сзади перехватывали лубяными лентами. Лицо и голову начерно вымазывали соком плодов генипы. Выслеживая экспедицию Скоробогатова и оставаясь «безголовыми», тени пренебрегали украшениями. Теперь же, поставленные в караул, позволили себе пропустить через носовой хрящ чёрно-белые иглы дикобраза и воткнуть в хрящи и мочки ушей тёмные перья тукана. Кроме того, Аня заметила несколько теней с подвесками из высушенных тыковок – вроде тех, что носила прибившаяся к экспедиции старая туземка. Её связь с тенями не вызывала сомнений, но среди туземцев эту женщину, как и любых других женщин, Аня не подмечала.

В Трухильо, допрашивая Исабель, Максим не придал значения её словам, признал их лепетом безумца. Сейчас они звучали иначе. Аня искала в них намёк на возможное спасение. Представляя, что говорит с Шустовым-старшим, Исабель твердила: «Шла вперёд , а потом всё изменилось . Я только молилась . Тени всегда были рядом . Они меня видели , но не тронули» . Почему тени не тронули жену Дельгадо? И как понять её другие слова: «Гаспар ушёл . Он смог со мной проститься , смог меня забыть . Значит , и я смогу . Ты был прав . Там наш настоящий дом . И теперь я готова , я смогу войти» . О каком доме говорила Исабель?