Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

– Ты тоже Гарнер-Ги. Сам же почувствовал, как только пришел в музей. Разве музей не говорит с тобой? Он же твой – твой, и только твой, – а скоро станет ничей, потому что долго не просуществует. Даже на добротных пчелиных продуктах Констанция еле-еле тянет и полагается лишь на судьбу. Она потеряла надежду. Кто ее осудит – держать на плечах целый музей, в ее-то возрасте. Она слишком стара, чтобы осваивать новые технологии. А они необходимы. Мы уверены: она справится, если будут помощь и хоть какие-то основания поверить, что музей не умрет… И тут появляешься ты. Ты – наша последняя надежда. Главное – не слушай Леона с его бутылкой. Уверен, такой глупости ты не сделаешь теперь, когда увидел настоящее доказательство.

Бен уставился на газету. Он хотел объяснить, как получилось с бутылкой, но в эту самую минуту послышались шаги Констанции.

– Прячь скорее, она идет, – просвистел иглобрюх.

Бен сунул вырезку в карман, к бутылке. Вдвойне виноват! Когда Констанция внесла поднос с чаем, Бен уже снова сидел на зеленом диване. Уши у него пылали. Бен опасался, что на голове теперь не уши, а два ломтя свеклы.

На подносе стояли два горшочка – маленький и побольше.

Констанция подвинула Бену тот, что побольше.

Бен проголодался. Его рот наполнился слюной, и мальчик намазал изрядную порцию меда на свой тост.

Констанция положила в чай ложечку желтоватой массы из маленького горшочка.

– Тебе не предлагаю. Это королевская перга, которой пчелы кормят свою царицу. Она отвратительна на вкус, но полезна. Сохраняет молодость. Уверена, именно перга поддерживала меня все эти годы. А для тебя – мед. Ты молод и полон жизни. Правда наши пчелы делают самый вкусный мед?

Бен кивнул с набитым ртом.

– Рада, что ты со мной согласен. Итак, на чем мы остановились? Ты предостерегал меня от мистера Пика? Еще что-то такое говорил о наводнении, да, и собирался рассказать, где на самом деле взял пригласительный билет.

Тост сделался безвкусным.

– Я правду сказал, – запротестовал Бен. – Письмо прислонили к бутылке молока. А землеройка говорит…

– Что?

– Ну, слоновая землеройка, из…

– Да, я знаю. Витрина мелких африканских животных. Эта землеройка была бабушкиной любимицей.

– Ну так она умеет говорить, – твердо заявил Бен. – С ума можно сойти! Настоящее колдовство.

Констанция не возразила.

– Я тоже так раньше думала, – пробормотала она еле слышно.

– Правда… почему бы нет? Взрослым что, не положено верить в чудеса?

Повисла неловкая пауза. Констанция оперлась подбородком на руку.

– Взрослея, трудно верить в чудеса. Знаешь, мой дед верил. Перед смертью он рассказал мне о волшебном звере и спрятанном сокровище. Они защитят музей и все, что в нем.

– Что за сокровище?

– Он не сказал, боялся, что мои дяди передерутся из-за этого сокровища. Наверно, дед был прав, после его смерти они непрерывно ссорились. Думаю, бабушка знала. Она заботилась обо мне после маминой смерти. Бабушка рассказывала про прекрасный голубой камень, принадлежащий Речной лошади.

– А вы пытались его найти?

– Ну конечно. Я искала. Мы все искали. Он мог иметь немалую ценность. Но в музее не было ни речной лошади, ни водяной коровы, и голубой камень мы так и не нашли. Из-за этого мои дяди начали страшно ссориться. В конце концов Монтгомери, мой любимый дядя и бабушкин любимый сын, удрал на другой конец света. Он так и не вернулся, вскоре умерла бабушка, и я уехала в школу-интернат. Понимаешь, трудно верить в чудеса и удачу, когда люди умирают и твой мир переворачивается с ног на голову.

– А вы не искали в бабушкиных вещах?

– Еще как искала. Мне достались все ее украшения. Немного. Ничего особо ценного. Ничего голубого. По правде говоря, я никогда не увлекалась драгоценностями. Люди и животные – вот что меня по-настоящему интересовало.

– А что, если Монтгомери нашел камень и забрал с собой?

Она удивилась.

– Знаешь, мне это даже в голову не приходило.

Бен глубоко вздохнул. Если говорить, то сейчас.

– У папы был голубой камень. Папа умер, но оставил камень мне. Вы встречались, когда я был совсем маленьким. Я помню, потому что папа брал меня с собой. Мы с вами тоже встречались.

Констанция смертельно побледнела.

– Как тебя зовут? – спросила она еле слышно.

– Бен, – он вспомнил о маме и добавил: – Бен Мейкпис. У меня мамина фамилия.

Констанция застыла с раскрытым ртом. Теперь уже она не могла вымолвить ни слова.

Бен откусил огромный кусок хлеба с медом, и тут что-то случилось. Его бросило в дрожь. Заложило уши, заныли зубы. Надвигалось что-то страшное. Бен подумал, что ему просто кажется, но тут Констанция Гарнер-Ги вскочила на ноги. Яркая вспышка. Оглушительный треск. Задребезжали оконные стекла.

– Это не просто гроза, – воскликнула Констанция.

По комнате растекся мерзкий запах – пахло одновременно озоном, серой и еще чем-то клейким. До нее наконец дошло. Она испытующе посмотрела на мальчика.

– Ты был в комнате с бутылками. Ты открыл серебряную бутылку и выпустил ведьму?

Бен кивнул. Поздно было притворяться. Воздух вокруг дрожал и пульсировал, словно кто-то водил мокрым пальцем по стеклу. Звук нарастал и нарастал. Стеклянное яблоко с треском раскололось ровно посередине. Две половинки лежали на каминной полке и тихо покачивались.

Шум стих, но и тишина таила угрозу. Бен попробовал соединить половинки яблока. Глупо, конечно, но вдруг удастся хоть что-то исправить.

– Брось, – сказала Констанция. – Посуда бьется к счастью.

– А вы сказали, что не верите в чудеса.

– Я просто приучила себя не верить.

– Необходимо признать, что помощь возможна, прежде чем от нее будет реальная польза, – вмешался иглобрюх.

Констанция подняла глаза кверху. На лице – странная смесь страха и радости. Бен понял: она слышит иглобрюха.

– Я приму любую помощь, лишь бы не было слишком поздно, – горячо воскликнула старушка.

Она пересекла комнату, распахнула дверь, и они увидели, что творится во внутреннем дворике. Повсюду клубился дым, а может, туман, воздух был влажен, словно в музей проникла туча. Из тумана доносился гул, он становился все громче, в центре стал вырисовываться черный крутящийся рой возбужденных пчел.