Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

Она тяжело вздохнула.

– Давным-давно я любила воображать такого рода вещи. Теперь я никого уже не слышу. А с тобой говорю и удивляюсь: собственно, почему не слышу? Когда перестала?

Констанция передернула плечами, как от озноба, и подложила дров на тлеющие угольки в камине.

– Сырость какая! Холодно, и все больше пахнет грозой. Садись, грейся, а я заварю чай. От тостов ты, надеюсь, не откажешься?

Она вышла в другую дверь, и Бен услышал, как она где-то далеко наполняет чайник. Он не осмелился сказать, что не любит чай, так что теперь волновался еще и об этом. Он сидел на зеленом диване и постепенно согревался. Его мучили тревога и вина. Согревшись, он расстегнул куртку, но, вспомнив о серебряной бутылке, сжался от страха. Хорошо бы вернуть ее на место, но, раз мисс Гарнер-Ги не заметила пропажи, не стоит привлекать ее внимание. Лучше еще порасспрашивать, главное – поговорить о папе.

Он прикидывал, с чего начать разговор, и одновременно разглядывал вещицы на каминной доске. Вот резная ваза с ветками, а среди них – ящерица-дракончик. Вот костяной свисток в форме белки. Вот открытая сигарная коробка с коллекцией бабочек, а рядом гнездышко колибри и застекленный ящичек, где на вате уютно расположились два морских конька. А в самом центре – удивительное стеклянное яблоко. Бен даже принял его за настоящее, пока не заметил слабого свечения. Свет преломлялся сквозь стекло, но Бену показалось, что он видит саму душу яблока. Он протянул руку, чтобы потрогать яблоко, как вдруг заметил тусклый металлический приборчик в виде корабля.

– Точь-в-точь как на приглашении, – пробормотал Бен.

– Венецианская лодочка, – прошелестел голос у него за спиной. – Миниатюрные солнечные часы.

Бен отдернул руку.

– Страшно врут, как говаривал Хамфри, – продолжал тот же голос, – но в твоем возрасте Констанция верила, что кораблик волшебный, и даже сейчас она его любит. Говорит, хорошо бы на нем уплыть, сам слышал.

Бен нервно озирался вокруг. Беда с говорящими предметами – никогда не знаешь, кто именно с тобой разговаривает .

Мисс Гарнер-Ги еще в другой комнате, это точно не она. Значит… кто же еще? Тут Бен заметил, что под слоем пыли лампа-иглобрюх начинает разгораться. Это сэкономило время на поиски.

– С тех пор, как мы виделись в последний раз, ты вырос, – заявил иглобрюх. – Так… Поглядим… Сколько тебе сейчас?

– Больше, чем кажется, – буркнул Бен.

– Вполне достаточно, чтобы предупредить Констанцию об этих типах. Надеюсь, ты уже все ей рассказал?

Круглые рыбьи глаза широко раскрыты, смотрят оценивающе.

– А сами чего не предупредили?

Иглобрюх слегка сдулся, словно воздух выпустил.

– Поверь, я пытался, чуть шипы не перегорели. Она меня не слышит. С тех пор, как была девочкой. Видишь на столе бумаги?

Бен кивнул.

– Больше ста лет я освещаю разные документы, но эти – самые опасные, – рассказывая, иглобрюх все больше и больше раскачивал цепь, на которой висел. – Это план, как перенести коллекции Музея Гарнер-Ги в новое здание. Даже с чертежами. Глянь – к Научному музею предполагается пристроить новое крыло. Этот Пик будет строить. Честно говоря, не слишком вместительное. Тара Лед избавится от большинства экспонатов, если вздумает перенести туда наш музей. Думаешь, я буду смотреться в новых стильных залах?

Бен не знал, что сказать. Иглобрюх был пыльный, потрескавшийся, у него не хватало шипов. Словом, старая рухлядь. Но вот он сделал глубокий вдох, превратился в тугой шар и на выдохе со свистом заговорил:

– Я здесь с самого основания Музея Гарнер-Ги. Взгляни в окно, видишь эту грязную стройку? Тут были красивые дома, стоящие полукругом, а теперь торчат уродливые кирпичные коробки. Я смотрел, как бульдозеры ровняли с землей старинные здания и желтые самосвалы вывозили все остатки, как никому не нужный мусор. Скоро желтые самосвалы появятся у дверей нашего музея и вывезут то, что Тара Лед считает ненужным мусором. Кто из нас выживет? Кому нужна старая лампа-иглобрюх?

– Мне нужна! Уверен, мисс Гарнер-Ги не допустит, чтобы вы кончили свою жизнь на свалке. Она говорит, что любит музей…

– Конечно, она этого не хочет . Но я слышал, как эти типы забалтывали и запугивали ее. Говорили: если она умрет, так и не приняв решения, все экспонаты будут проданы с аукциона и мало что останется в городе.

– Это правда?

– Возможно – если Констанция так и не примет решения. Беда в том, что она почти сдалась, бедняжка, ведь она считает, что никого, кроме нее, судьба музея не касается.

– Меня очень даже касается.

– Тебя? – прогрохотал иглобрюх, раскачиваясь все сильнее. – Это ты всерьез? Не уверен, не уверен. Конечно, нужны твердые доказательства, прежде чем начинать действовать, – надеюсь, это понятно?

– Доказательства? Какие еще доказательства?

– Я могу тебе помочь. Что написано пером, не вырубишь топором , как говаривал Хамфри. Видишь вырезку из газеты на каминной доске? Там, за венецианской лодочкой? Возьми ее! Скорее! Констанция может вернуться в любую минуту.

– Это же воровство, – запротестовал Бен.

– Тогда просто одолжи, – посоветовал иглобрюх. – Не дрейфь, малыш! Прочти и перескажи маме.

– Постараюсь…

– Торопись, в воздухе пахнет чем-то нехорошим. У меня иголки покалывает, и это не просто из-за грозы.

Бен достал свернутую в трубочку вырезку – старую, пожелтевшую от времени. Развернул ломкий листок и застыл от удивления. Молодая пара с маленьким ребенком снята на фоне яхты. Женщина на фотографии – определенно его мама.

– Но нас с мамой там не было, – вырвалось у Бена.

– Констанция убеждена, что были. Она чуть с ума не сошла, увидев эту заметку. Думала, вы все погибли. Без сомнения, пчелы знали, что это не так. Поисковый отряд провожал лодку, и пчелы видели: вас там не было. Они прочесали весь город, пока не нашли тебя – ты преспокойно жил под чужим именем. С тех пор мы ждали, пока ты вырастешь…

– Вовсе это не чужое имя, – возмутился Бен. – Это мамина фамилия.