Елена Матвеева - Кинжал Улугбека

- Известно, как они хотят поговорить, - отозвался Марат, нажимая на последнее слово. Все впятером они стояли, изображая живой укор.

- В какое положение вы меня ставите, вы подумали? - попробовал образумить их Лерыч.

- С вами все понятно, - жестко сказал Марат. - Но не забудьте, что у нас есть Полевой совет…- Чтобы последнее слово осталось за ним, он развернулся и пошел. Группа поддержки дружно отправилась вслед. Даже спины их выражали протест и непреклонность.

Все разошлись по палаткам, но по очереди вылезали из постелей якобы в туалет. Тихо пробираясь меж тополей, Паштет случайно налетел на Абдуллу и перепугал его. Абдулла даже охнул от неожиданности. Вдвоем они приблизились к кухне, где над столом в ореоле ночных бабочек горела лампа и вовсю горланили журналисты. Голос Суворова перекрывал все остальные голоса:

- За ученого трех неученых дают! - вопил Суворов под одобрительные возгласы телевизионщиков. - Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприятель потерял семьдесят пять тысяч, только что не сто; а мы и одной полной тысячи не потеряли. Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры - какой восторг!

- Он что, совсем того? - озадаченно и с тревогой спросил Абдулла.

- Это «Наука побеждать», - объяснил Паштет. - Он воображает себя генералиссимусом Суворовым.

- Белая горячка, вот это что! Ненавижу, - сквозь зубы процедил Абдулла. - Не терплю этого. А с Лерычем я завтра разговаривать не стану..

- Ну что там? - спросил Марат, когда Паштет вернулся в палатку.

- Все то же. «Пуля обмишулится, а штык не обмишулится». И Абдул там ползал.

- А Лерыч что, напивается?

- Еще бы он напивался! Дело-то не в этом. Он не должен пить вообще.

Паштет глянул на Рафика, укрытого с головой простыней, и шепнул на ухо Марату:

- Я не совсем правду сказал. Там, при Абдулле и Рафике… У меня отец пил, а сейчас - нет. Олег свел его к врачу, вшили под лопатку какую-то химию. Нельзя ему Теперь. Но я не против вина. Просто тем, кто склонен к алкоголизму, пить нельзя. А есть ведь и другие.

- Я не собираюсь пить, - жестко сказал Марат. - Слишком много интересного в жизни без этого.

- Я тоже не собираюсь, но твой любимый Омар Хайям…

- Не надо про Хайяма. Это поэзия, как говорит Гера. А у нас тут - жизнь.

- А Хайям, между прочим, был замечательным математиком, - неожиданно послышался голос Рафика. - Если он и употреблял, то мозги не пропил.

В последний раз перед тем, как заснуть, Паштет смотрел на зелененькие фосфоресцирующие цифры часа в три ночи, а журналисты, кажется, и не собирались расходиться.

Утром Лерыч встал первым и взялся растапливать печку. За ним подошли к .кухне заспанные Паштет с Маратом и Абдулла.

- Что это вы печкой занялись, дежурных, что ли, нет? - язвительно спросил Марат.- Я смотрел на часы. В полчетвертого вы еще вовсю заседали. А уж орали - никто заснуть не мог.

Лерыч промолчал, а подошедшая Марья Ивановна неодобрительно глянула на Марата и сказала: «Много болтаешь». Закипала вода для чая, булькала в казане каша. Начали вставать ребята. Приплелся Суворов. Фотокор Лиля с рассеянным видом бродила средь белых тополевых стволов. Телевизионщики с московским гостем дрыхли в своем автобусе и к завтраку не вышли. Не видно было и районного газетчика.

Суворов пробовал заговорить с ребятами, но те отвечали односложно, глаз от тарелок не поднимали. И Лерыч сидел словно в воду опущенный, даже завтрак не доел. Перед выходом на работу Паштет слышал, как Суворов тихонько спросил Лерыча:

- Да что случилось-то? - Не получив ответа, он похлопал Лерыча по плечу: - Держи пулю в дуле!

- Потом объясню, что случилось, - пообещал Лерыч.

- Это то, про что ты вчера говорил? - изумился Суворов. - Ерунда какая-то. Ты же мужик, Валерий Иванович, что ж ты позволяешь так над собой? - И вдруг захохотал: - Да вы, ребята, здесь все чокнутые.

Телевизионщики так и не появились до отхода ребят на работу. На городище шли понурые. Никто к Лерычу не подходил и не приставал с разговорами, как обычно. Кроме Лешки, тот вился вокруг. А Лерыч вроде и не слышал его, шел сникший.

- Что-то мы не так делаем, - с сомнением сказал Паштет. - Неправильно себя ведем.

- Сам вижу. Подскажи, как лучше? - буркнул Марат.

В двух шагах от раскопа их догнал Суворов и протянул Марату лист бумаги. Он прочел вместе с Абдуллой и Паштетом.

«Объяснительная записка от работников массовой информации.

Просим отряд юных археологов объективно оценить произошедшую ситуацию. В организации и проведении праздника по поводу уникальной археологической находки нельзя винить научного руководителя отряда Валерия Ивановича. Он не виноват. Он тут ни при чем. Он очень хороший человек, о чем свидетельствуют…» - далее шли шесть подписей и дата.

- Это не мне, - растерялся Марат. - Старший у нас Лева.

- Я передам Леве, - пообещал Суворов, забирая «Объяснительную записку». - Просто я за тобой наблюдаю и думаю, не прав ты, Федя.

- Я не Федя.

- Знаю, что не Федя. Ты - Марат, гений нумизматики. А вот Абдулла, доблестный комендант лагеря, и Павел из Петербурга, ставший знаменитостью, героем! Только слава не сделала ни его, ни вас взрослее и добрее.

Они стояли озадаченные и смотрели, как журналист отдал свою бумагу Леве, тот прочел ее, сложил вчетверо и сунул в карман. А Суворов удалился в сторону лагеря.

Все разошлись по раскопам. Абдулла со своей группой начал разбирать заполненную керамикой печь, что приготовили к приезду гостей. Лерыч отдавал распоряжения официальным тоном, а потом уселся в стороне и стал заполнять полевой дневник. Над городищем висела тоскливая напряженность. Никто не смеялся, не звал Лерыча. Угрюмо, даже не переговариваясь, копали. Иногда Лерыч подходил то к одной, то к другой группе и молча отходил. Рафик виновато сказал Паштету:

- Надо как-то поправить ситуацию.

Паштет не знал как, и чем дальше, тем тяжелее и противнее становилось на душе.

- Устроили черт-те что. Даже разговаривать с Лерычем не желали. А вдруг он теперь и сам не захочет с нами говорить? - спросила расстроенная Гера.

В полдень Лерыч бесцветным голосом объявил:

- Шабаш! Купаться! Левон отвечает за отряд.

Сам он не пошел к реке, а повернул к роще.

Паштет догнал его и зашагал рядом, не зная, как начать разговор. И Лерыч ему не помог. Потом рядом оказался Абдулла, долго собирался с духом, пока наконец не сказал:

- Жили спокойно, работали, пока эти не приехали, верно, Валерий Иванович? Нам лучше без чужих…

- Заветной мечтой вашего любимого Ходжи Насреддина был мир, в котором люди жили бы как братья, в дружбе и взаимопонимании, - отозвался Валерий Иванович и улыбнулся.