Александр Георгиев - Обручье

– Отец Носова – заметный историк, докторскую у меня защищал. Согласитесь, Олег Павлович, логично было обратиться именно к сыну своего протеже, – вежливо ответил Троепольский.

«А он вовсе не так прост, как кажется, – мелькнуло в голове у замгубернатора, – прежний–то профессор, Киргизов, лет пять, кажется, добивался разрешения на эти раскопки. Территория планируемого национального парка, водоохранная зона, нехватка финансирования… А этот раз – и в дамки, за две недели целесообразность экспедиции обосновал. И откуда такой прыткий?»

Чиновник по–наполеоновски скрестил руки на пухлой груди, вперил в учёного свой дежурный, самый проницательный взгляд. Но профессор и бровью не повёл, продолжал спокойно улыбаться и, кажется, даже не волновался ничуть.

– Вы ведь совсем недавно в наш университет перевелись, откуда–то с Урала, если не ошибаюсь? У вас все там такие… быстрые? На приём ко мне попали, считай, с третьей попытки – это дорогого стоит. А кстати, Носов–то у нас – коренной волгарь, как же вы пересеклись на тернистых путях науки? Да и постарше вас лет на десять, как же он у вас докторскую защищал?

Михаил Троепольский задушевно улыбнулся:

– Профессор Киргизов – кабинетный учёный, Олег Павлович, старой формации интеллигент. Он всей душой погружён в историю и стих про то, что добро должно быть с кулаками, не читал. А я ещё со студенческой скамьи помню, что «Внаукенетширокойстолбовойдорогиитолькототдостигнетеесияющихвершинктонестрашасьусталостикарабкаетсяпоеекаменистымтропам». – Он шутливо развёл руками. – Научился я карабкаться, Олег Павлович. А в том, что старший Носов у меня свою работу защищал, ничего сверхъестественного. Это в допетровской Руси карьера от возраста напрямую зависела, а сейчас у нас сплошь «племя младое, незнакомое», кто смел – тот и съел. Спасибо огромное за содействие, Олег Павлович. Вечный ваш должник.

– Однако! – проводив профессора взглядом, пробормотал замгубернатора. У него возникло отчётливое и весьма непривычное ощущение, что его только что нагло использовали. Его, второго человека в области?! Но Олег Павлович не зря занимал свой немаленький пост, поэтому быстро прогнал неприятную мысль. Вместо этого он пару раз хмыкнул и пометил в ежедневнике: «М. В. Троепольский, профессор университета, 41 год. Исключительно пробивной, в меру наглый, циничный. Может пригодиться при случае».

– Ритуся, заходи, чайку попьём! – позвала лаборантка Юлечка, просовывая нос в кабинет. – С сухариками!

– Сухарики? Какие сухарики? – Маргарита с трудом оторвалась от экрана компьютера.

– Ванильные! Не какие–нибудь магазинные, мама сама их печёт! Объедение! Короче, приходи, сейчас чайник вскипит.

Юлечка убралась, звонкими копытцами простучали за дверью каблучки. Маргарита поморщилась. Придётся идти, иначе Юлечка не отвяжется. Девица патологически хлебосольна и просто обожает кормить окружающих домашней выпечкой. Она и сама словно окутана ароматом сдобы – беленькая, свежая, пухленькая.

Маргарита щёлкнула мышью, торопясь прочесть хотя бы несколько строк. Только что набрела в Сети на интересную информацию. Совершенно новый взгляд, это следовало срочно прочесть и осмыслить, и совершенно некогда гонять чаи с Юлечкой…

Интересно, зачем некоторые идут в аспирантуру, когда наука их в упор не волнует?

Из той же Юлечки мог бы получиться замечательный кондитер, а она ударилась в историю и протирает юбку в университете, занимая, между прочим, чьё–то бюджетное место. Семейная, видите ли, традиция: отец Юлечки – доцент на кафедре правоведения, дед тоже чего–то там преподавал.

Бывший завкафедрой общей истории профессор Киргизов считал Юлечку ленивой и малоспособной, но, будучи человеком глубоко интеллигентным, вслух своего мнения не высказывал. И здесь Маргарита любимого учителя не понимала. Ей самой пришлось карабкаться в науку, не жалея себя, и никто ей широкой столбовой дороги не обеспечивал. Облечённых степенями родственников, увы, не имелось. Страх вспомнить, что пришлось пережить. Ночами подрабатывать ВОХРой на складе, утром бежать на лекции; сцепив зубы, зубрить учебники в холодной общаге под шум студенческих вечеринок, когда от голода кружится голова и мысли расползаются вспугнутыми тараканами.

В университете с трудом, постепенно, но привыкли к тому, что в её зачётке кроме восхищённых «отлично!!!» и досрочных «зачётов» других записей нет и быть не может. Удивлялись, завидовали. Пытались проводить задушевные беседы – мол, личной жизнью пренебрегать нельзя. Молодость даётся лишь раз, студенческие годы скоротечны. Они воображали себя мудрецами, эти болтуны и болтушки, мнили, будто что–то там понимают в этой жизни. Ах, если б знали они, сколько и что именно Маргарита изучала ещё сверх программы, для души! Уже к третьему курсу она была на «ты» с египтологией и медиевистикой, свободно могла сдать что угодно за пятый курс. Дополнительные занятия по археографии стали для неё более привычны, чем чистка зубов. Особенно глубоко, на кандидатском уровне, девушка разбиралась в истории поздней античности и раннехристианских ересей. Оракулами «Сивиллы» и герметическими трактатами, бывало, зачитывалась сутками. Кстати, Маргарита свободно читала на латыни, на древнеарабском, немного – на санскрите и ещё на паре–тройке языков, названия которых большинству людей попросту неизвестны. Слегка, для общего развития, она «разминалась» в нумерологии, каббалистике и нумизматике.

Было очень трудно, спасало только железное здоровье да упрямая вера в свою звезду. И жизнь изменилась к лучшему. Профессор Киргизов обратил внимание на способную студентку. Маргариту взяли на должность лаборантки на кафедру и даже выделили отдельную комнатку в общежитии. Потом неожиданно умерла городская сестра матери, занимавшая две крохотные комнаты в особняке XIX века, в трёх кварталах от университета. Киргизов помог с оформлением наследства, и Маргарита получила собственную жилплощадь. А через год особняк расселили. В восемь бывших квартир пожелал въехать новорусский банкир, стремящийся возродить образ жизни своих предков–аристократов. При этом по лицу банкира ясно читалось, что дальше барской конюшни его предки сроду не захаживали. Впрочем, жильцам банкирские амбиции пошли только на пользу. Маргарита проявила настойчивость в переговорах и в итоге въехала в отличную светлую квартиру в только что отстроенном доме. К тому времени она уже поступила на очное отделение аспирантуры, научным руководителем у неё стал, разумеется, профессор Киргизов.

Маргарита вздохнула, возвращаясь к действительности. Киргизова «ушли», его место занял неизвестно откуда вывернувшийся «варяг» Троепольский! Противный тип! Красавчик! Все девицы на кафедре хором в него влюбились, а, спрашивается, из–за чего? Подумаешь, греческий профиль! Маргариту раздражал его самодовольный тон. Он обращается с ней, аспиранткой, как с сопливой первокурсницей!