Александр Георгиев - Обручье

Свет настольной лампы резал глаза, Магистр отогнул занавеску и долго смотрел в темноту. Дотошный автор описал артефакт достаточно точно. Нет сомнения, что и все прочие его сведения достойны доверия. Какое счастье, что этому сумасшедшему арабу удалось благополучно унести ноги и вернуться домой. Иначе драгоценные сведения так и затерялись бы в глубине веков, оставив только след в тёмных преданиях неграмотных потомков детей Велеса. Но теперь… теперь ясно, что надо делать. Правда, полной инструкции араб не оставил, ограничился глухими намёками, но это не преграда. Подробные описания древних ритуалов имеются в других, параллельных источниках, все они Магистру давно и хорошо известны. Абд Фарадж добавил последний факт, но зато самый решающий.

Из подворотни вывернула машина, свет фар раздробился на тысячи струящихся осколков – оказывается, на улице давно сыпался дождь. Наверное, также блестит в лунном свете дамасский булат. Интересно, как умудрился купец выкрутиться из ситуации? Впрочем, это были личные проблемы Абд Фараджа, не стоит зря ломать голову. И без того есть над чем подумать. Во–первых, добыть сам артефакт. Если догадка верна, то его местоположение известно. Браслет сильно повреждён, но при утроении ритуала должен сработать. И второе… для ритуала нужна ещё одна вещь. До выезда в поле осталось полмесяца, время поджимает, а жулик–антиквар тянет время. Или просто хочет выманить у покупателя побольше денег?

Он их получит. Сначала – деньги. Потом, позднее, – все остальное. Магистр жёстко усмехнулся во тьму и вдруг так резко подался вперёд, что чуть не высадил лбом стекло. Внизу, в тени невидимых деревьев, перемещались две огненно–красные точки. Руки мгновенно стали липкими от пота, Магистр рванул на себя створку, позабыв выдернуть шпингалет, стекла жалобно задребезжали. В следующий миг до слуха долетел слабый звук двигателя отъезжавшей машины, красный отблеск мигнул и пропал. Подфарники! Ну конечно, а что это ещё может быть – в современном городе, в начале XXI века?

Сьва выгребла со стрежня, долблёнка сразу пошла ловчее, без натуги. Глянуть, разве, последний разок – где там гость? Над уже далёким островным берегом сиял Звёздный Воз. По тёмному склону опрометью, спотыкаясь, но ходко, бежала–карабкалась малая фигурка. Вот и ладно. Бежать может – значит, не вовсе плох, отойдёт… Больше не оборачиваясь, она частыми гребками погнала лодку. С ходу проскользнула неприметной для чужого глаза щелью в сплошной стене камышей, заполонивших берега заводи. На чёрной воде спали большущие снежно–белые лилии. Слабо журчала в тишине вливавшаяся в Мать–реку малая речушка. Убежище надёжное, даже самые сильные охотники стараются обходить это дурное место сторонкой. Всякое старухи рассказывали, а Сьве что? Было бы где долблёнку схоронить, а случись лихо какое – на то оберег есть. Укрыв лодку в заросшей пещерке, спрятавшейся локтях в ста от устья речушки–детки, она, хватаясь за прибрежный тальник, вернулась к заводи. Отряхнула нацеплявшийся на понёву травяной сор, выпрямилась и застыла как вкопанная.

В двух саженях перед ней ровный песок кончался и вверх вздымался глинистый обрывчик. Над его краем, перечёркнутый стрелами бурьяна, всходил рыжий щит луны, большой, как у пешего ратника… а между луной и берегом стоял ОН. Шести локтей в холке, весь узловатый. Помстилось, будто закрыл собой половину лунного щита… Чудище задрало морду, и длинный вой, от которого вмиг словно замёрзло все вокруг, насквозь пробил ночное небо. Будь на месте Сьвы Купава или Бусина – они бы пали и померли от боязни на месте. Но Сьва знала, и отец и старуха Костромонь сказывали, что было такое в старину – встречали люди оборотней, слуг Хозяина лесов, и живыми оставались. Только не бояться! Подземные боги – они слабее Велеса, им нипочём с Велесом не сладить. Лишь бы вступился Велес–то…

Зверина умолкла и бесшумнее шерстяного клубка покатилась вниз, к ней. Девушка выхватила поясной нож, дважды плюнула, полоснула по руке… Дымящимся кровью лезвием в два мига очертила запретный круг. Сунься–ка!

Зверь остановился перед наговорной чертой, скрипнул песок под когтями. Красные уголья глаз вспыхнули такой злобой, что волна жара в грудь ударила. Тупая морда улыбнулась до жути по–человечьи, и гадина спокойно шагнула в круг.

Сьва не успела и вскрикнуть – ОН прыгнул. Смрадная туша весом в бычью смяла девушку, получеловечьи–полумедвежьи лапы рванули рубаху от горла, на две стороны. Задохшаяся под такой тяготой, она не могла… Не могла бы, если б не была охотницей. Не успела вскрикнуть. Не могла шевельнуться. А нож всадила, как и сама не поняла, точно в срединную ямку, под основу шерстистого горла. В утробе твари тяжко чавкнуло, нож выпал, кровь густо хлынула в лицо Сьве. И страшная, разверстая дыра от клинка, каким медведя бьют, сомкнула края и исчезла. Когти чиркнули по голой шее Сьвы, предкам знать почему не распоров напополам. Лопнул шнурок с оберегом, нечисть зарычала, словно камни посыпались, победно вскинулась. Извернувшись, Сьва ухватила болтающийся на когтях оберег, сверкнула медью Берегиня–рожаница. Сжала в кулаке до хруста, ведь помирать сейчас, как в дорогу к предкам – да без оберега? И наугад ткнула кулаком вперёд.

Она пятилась к воде. Зверь, только что катавшийся по песку и ревевший на всю округу, умолк и шёл на неё. Левый глаз пылает, как горн в отцовской кузнице, правый – заплыл, будто стёрли его. Пасть ощерена, синие губы вытянуты в нитку, клыки – куда там вепрю. Волкодлак прыгнул, и Сьва кувыркнулась назад через голову, нырнула рыбкой–карасём вдоль воды. Зверюга сгоряча кинулась следом, влетела передними лапами в приплеснувшую тихую волну. Речка вскипела, от сивой шерсти повалил дым, и оборотень с воем вылетел на берег. Сьва не смотрела, что он там, ей казалось: взгляни ещё раз – и душа замрёт насовсем. Она плыла, плыла, хлебая воду, до ломоты в руках и ногах, лишь бы скорей, лишь бы подальше от бережка. Речные Берегини, оборонившие в страшный миг, и здесь не оставили: мягкие водяные руки подхватили снизу, вытолкнули на быстрину, на серебряной струе вынесли в Мать–реку.

Сьва опомнилась, когда вокруг заходили–закачались крутобокие волны. Они лоснились тусклым ножевым блеском, и Сьва поняла, почему взвыл волкодлак. Смертные у Матери–реки объятия, не подпустит она нечисть… Завертела головой, но правый берег, где осталась тварь, потонул в ночи, и не слышалось оттуда ни звука. Под руку ткнулась плывущая по течению коряга, Сьва ухватилась, перевела дух. Чего ж ей теперь делать? На берег выходить боязно, а ну как волкодлак стережёт, а и тут болтаться негоже. До утра, глядишь, унесёт ещё к самому морю Хазарскому. Звёздный свет сыпался с неба, ночь ещё только–только поворачивалась к рассвету.