Лев Гумилевский - Плен

Пыляй пропустил ее вперед и преважно зашагал вслед за ней. Девчонка еще долго присматривалась к нему, в темных переулках ожидая внезапного нападения, но в конце концов смиренная почтительность, с какой относился он к заказчице, расположила ее к нему. Она безбоязненно провела его огромным двором в глубину его к полуразвалившемуся домику с пузатыми колоннами и, проползши в подвальное окошечко, пригласила его следовать за собой.

Помещение, занимаемое нищенкой, оказалось сводчатой каморкой, давно обращенной в дровяную кладовушку. По летнему времени запасы дров были невелики и в каморке было просторно для двоих. С соседнего двора из огромных окон многоэтажного дома электрического света хватало и на нищенку. Невеликое хозяйство ее сейчас же представилось Пыляю во всей своей полноте и привлекательности. Расположившись на обрубке, он внимательно огляделся и покачал головой.

Девчонка жила, положительно, как барыня.

Впрочем, Пыляю не пришлось долго рассматривать барскую квартиру девчонки. Она извлекла из какого-то ящика башмаки и с полнейшим доверием к опытности гостя подала ему их:

— Вот, гляди-ка, что тут можно с ними поделать!

— Это все можно, это можно… — начал было Пыляй, рассматривая башмаки и вдруг вскрикнул, — откуда они у тебя?

Башмачки были маленькие, желтенькие с накладными лаковыми носочками, со стоптанными каблучками и ощерившимися подошвами. Они были поразительно похожи на удивившие когда-то Пыляя башмаки девчонки, и чернильное пятно на одном удостоверяло их тождественность с теми.

Девочка равнодушно ответила.

— Дал тут один мне со своей девчонки. Забрал меня на остановке — привел к себе. Я, говорит, тебя в приют устрою. А на кой мне надо-то? Я башмаки-то взяла, да утром раненько и сбежала… Мне так-то лучше!

— Как он тебя взял? Зачем он тебя взял? — расспрашивал Пыляй с возрастающим любопытством, — кто он?

— А кто его знает. Как в больнице я лежала, так он приходил, будто я его девчонка — ему сказывали. Девчонка у него пропадала. Тогда еще он напросился мне помочь, да наплевала я ему на хвост! Мне тут и лучше, безрукой-то. А в приюте, говорят, корзинки велят плести. Без руки-то мне работать не очень нравится!

Пыляй не слушал, перебивал:

— Где же она, девчонка его?

— А нашлась уж. Ее шарашики спрятали да хотели выкуп с отца взять, а не вышло. Один-то из них сам ее привел и сбежал, тоже в приют, верно, не захотел…

— Как сбежал? — закричал Пыляй, — разве я сбежал? Она сама, подлая, дворника выслала схватить. А я не дался! Вот!

Он с торжеством откинулся назад, выправляя грудь и кичась перед башмаками, как перед девчонкой.

— Я сам азбуке без нее выучился, и сам все сделаю. Нужна она мне, подумаешь! А знал бы, я ей голову бы прошиб за это: не обманывай!

Нищенка, наконец, пришла в себя.

— Разве это ты был?

— Ну и я, а тебе это что?

— Мне ничего, — задумчиво протянула она, — мне вес равно. А только это ты тоже врешь, она дворника не посылала!

— Как не посылала? Зачем же он меня в милицию потащил?

— Это он тебя за другого принял. А девчонка целое утро ревела, тебя искавши. Да и до сих пор все ищет. И мне говорила, что тебя за нее шарашики убили.

Пыляй растерялся.

— А как же я… Я ведь думал, что она…

— А ты не думай, — посоветовала нищенка с материнской заботливостью, — думают только умные люди да индейские петухи.

— Да ты врешь! — вскрикнул он.

— Я за деньги только вру, а даром-то и правду сказать можно.

Мальчишка схватился за голову. Башмачки скатились к его ногам. Он поднял их с трогательной заботливостью и осторожно поставил на подоконник.

— Они тебя и по сю пору ищут. Отец-то и на меня напал, тебя искамши. А ты где был?

— Меня ищут? — переспросил Пыляй, задыхаясь.

— Страсть. Девчонка все скулит: я, говорит, обещала ему, что отец все сделает…

Пыляй метнулся к окну и выкарабкался вон. Нищенка высунулась вслед ему:

— А башмаки? Башмаки ты чинить хотел?

— Соврал я тебе. Не починю я! — крикнул он, исчезая за углом. — Прощай! Я побегу!

Весь мир словно озарился молниеносным светом и засверкал и заблестел веселыми надеждами. Мальчишка бежал вперед, как сумасшедший, едва разбирая улицы, по которым он мчался, сшибая прохожих с ног.

Неожиданное исчезновение нищенки поразило Ивана Архиповича, он не переставал качать головой, пожимать плечами и беспрестанно повторять, обращаясь то к жене, то к дочери:

— Нет, решительно, из этих ребят не может выйти никакого толку. Это мое твердое убеждение: решительно, они никуда не годятся…

— И все-таки их надо жалеть — они не виноваты! — отвечала Наталья Егоровна.

— Разве я что говорю? — вспыхивал он, — решительно ничего не говорю…

— Ты же говоришь…

— Да, не может из них ничего выйти — это мое твердое убеждение. Бытие, как говорится, определяет сознание… Ты же видела — вот пример!

Наталья Егоровна разводила руками и молча возвращалась к хозяйственной суете. Аля глядела на отца недоверчиво и иногда качала головой.

Тогда, волнуясь, он подходил к ней и, размахивая над ее головой руками, повторял:

— Ты вырастешь и придешь к такому же убеждению!

К чести маленькой Али надо сказать, что никакие доводы отца не поколебали ее веры в пропавшего Пыляя. Наоборот, присутствие нищенки в доме обострило ее уверенность в собственной правоте и преувеличило жалость к погибшему из-за нее мальчишке.

После бегства безрукой девчонки, она непрестанно напоминала отцу о нем. Он хватался за голову, рассматривал дочь вытаращенными глазами и повторял:

— Я же ищу! Я расспрашиваю. Что тебе надо еще!

— Там у них крысы бегают. Они спят, а по ним крысы бегают! — пугала она, — они от голода воровать учатся… А меня они не обижали все-таки. А этот мальчишка — он хороший мальчишка, я по глазам видела!

— Где же его взять, Аля!

— Не знаю, не знаю. Он должен же где-нибудь быть!

— И потом, Аля, мое твердое убеждение…

Она зажимала уши и Иван Архипович умолкал. На третий день вечером он вернулся позднее, чем всегда, и сказал:

— Кажется, я напал на его следы.

Аля вцепилась в его руки. Иван Архипович пожал плечами.

— Мое твердое убеждение подкрепилось еще раз. Я всегда думал, только не высказывал этого вслух, что из этих детей положительно невозможно ничего сделать… И этого твоего мальчишку, оказывается, поймали с другим карманником на Смоленском рынке…

— Откуда ты узнал? — взвизгнула Аля.

— Милая, я для тебя обходил все участки. И вот наконец в одном у Дорогомиловской заставы вспомнили, что был такой, Пыляем называл себя. Вот, видишь ты.

— Врут они. Где он теперь?