Артем Кораблев - Охота на привидений

— Что это? — спросил я, показывая на надрыв.

— Да я с него хотел с теплого шкуру содрать, — ответил охотник, — так оно лег­че. Да к вам поспешил.

— Ничего, — вступил в разговор Сер­гей, — мы ее сейчас и так обдерем. Все равно она никуда на хрен не годится, не вылинял.

Мое предположение оказалось верным, только я очень удивился, что зайчик так быстро окоченел, наверное, мороз сделал свое дело.

Сергей вынул охотничий нож и стал сдирать с косого шкуру. Закончив дело, он выкинул рыжую шубку в кусты.

Тут грохнул еще один выстрел со сторо­ны Вовки, судя по звуку, не близко.

— Пора бы ему возвращаться, — недо­вольно пробурчал Юрка.

— Сейчас придет, — спокойно ответил Сергей, — я ему только два патрона дал. Больше у него нету. Ты пока выпей, обмой удачу.

Они прикончили бутылку, а я свои бу­терброды, оставив один Куличику. Сергей тоже, как обещал, приберег один для млад­шего братца. Но тот все не шел, видать, далеко забрел в поисках дичи.

— Небось кабана тащит, — язвил Сер­гей, — тяжело ему, бедняге. — Юрка сме­ялся.

Ожидание затягивалось. От нечего де­лать меж моими спутниками завязался разговор на одним лишь им понятную тему.

— Сегодня пойдем? — спросил Юрка своего друга.

— Обязательно, — отозвался тот. — Это главное.

— Сколько осталось?

— Один ещё и ведьмин.

— Ты все-таки думаешь, у нее лежит?

— Почти уверен.

— А если ее вообще здесь нет?

— Доска в Ворожееве есть — точно. На­до только поискать хорошенько.

Юрка невольно предостерегающе под­нял руку, и я заметил, что он выразитель­но указывает глазами на меня. Но Сергей лишь отмахнулся с усмешкой. И правиль­но. Мне была абсолютно не интересна эта беседа — про какие-то стройматериалы и где они их собираются искать. Я вообще уже давно думал только о своих собствен­ных ногах, которые стали подмерзать, не­смотря на то, что я маленько закусил. Действительно, сколько можно стоять без движения?

Наконец появился Вовка. Конечно, он ни в кого не попал и теперь зверски зави­довал Юрке. Это было видно и по его гла­зам, и по тому, с каким восхищением он осматривает тушку зайца, выглядевшую без шкурки совсем жалкой и тощей.

— На кого охотился-то? — спросил его Сергей.

Вовка ответил не сразу. Потом все-таки признался, не стал врать:

— На ворону.

Юрка и Сергей загоготали, я тоже по­смеивался.

— Ладно, ешь свои бутерброды, и по­шли к дому, — скомандовал Вовкин брат. — Ружье Сашке отдашь, пусть он на обратном пути постреляет.

Вовка безропотно протянул мне одно­стволку, а Сергей щедро выделил целых три патрона. Тушка зайца перекочевала в рюкзак, и мы двинулись в обратный путь.

У меня в руках впервые было настоя­щее ружье. Как только я вставил в него патрон, тут же захотелось выпалить. Но я не спешил, мне было стыдно позориться при всех, стреляя, как говорил Сергей, «по пням». Поэтому я стал удаляться не­много в сторону, как недавно это делал Вовка.

Черт его знает, что это за штука — ру­жье! Я чувствовал какую-то внутреннюю дрожь и, озираясь по сторонам, все время искал подходящую цель. Вовка за мной не пошел, видно, уже наохотился, а может быть, он даже боялся, что мне повезет и моя охота будет удачной.

Я уже шел один и не видел за стволами и кустами своих спутников. Уснувший было охотничий азарт опять проснулся и рвался наружу. Я так старательно всмат­ривался в скопления ветвей, что мне не раз начинало казаться, будто там кто-то прячется, но всегда это оказывалось пус­той игрой моего воображения.

Попутно я вспоминал, что рассказывал нам со Светкой Пал Палыч о стрельбе из охотничьего ружья. Я помнил, он гово­рил, что у этих ружей очень сильная отда­ча, не в пример боевому оружию, и поэто­му их приклад надо сильно прижимать к плечу. Целиться из них надо, наполовину закрывая цель стволом, а не как из боево­го — под яблочко. Впрочем, я не стрелял до тех пор ни из какого.

Несколько раз желание пальнуть стано­вилось настолько нестерпимым, что я на­чинал искать пень, который бы послужил мне мишенью. Но каждый раз, уже прицелясь, опускал ружье, представляя, как прибежит Вовка и остальные интересо­ваться моими успехами. Пни я решил ос­тавить на крайний случай, всегда ведь успею.

Зверья мне все не попадалось. Тут я еще вспомнил, как Пал Палыч говорил, что можно просто остановиться или при­сесть под дерево и подождать не двигаясь. Тогда зверье само начнет вылезать нару­жу. Так я и сделал, предварительно на­много, как мне казалось, опередив осталь­ных.

Я остановился и сел под дерево на кор­точки, привалясь спиной к бурому стволу. Ружье я держал наготове. Сколько я так просидел, даже и не знаю, только никто из обитателей леса за это время и носа не вы­сунул, даже мышка не пробегала.

Устав сидеть в не самом удобном поло­жении, я поднялся и пошагал дальше. Ме­ня грызла досада, что никто не попадается из дичи. Да еще стали доноситься крики моих спутников, видимо, беспокоившихся, что я ушел далеко и могу заблудиться. Но я так завелся, что разозлился и решил не отвечать. Что уж, я дорогу не найду, что ли? Не так и далеко мы ушли от Ворожеева.

Опять ускорив шаг, я забрал немного в сторону. Голоса доносились до меня все глуше и в конце концов стихли. Я;шагал в полной тишине. Зверья не было видно. Про себя я то посылал ему всяческие про­клятия, ругая самыми нехорошими слова­ми, то буквально молил: «Ну зайчик, ну покажись, ну что тебе стоит». Зайчик не показывался, будто лес вымер. Ведь полно же следов на снегу, полно!

Так я все шел и шел, довольно долго, и вдруг увидел впереди просвет. Я вышел на опушку леса. Дойдя до самого края, туда, где лес менялся на чистое поле, я остано­вился. Мне было чрезвычайно досадно. Глянув влево, я увидел меньше чем в полу­километре от себя группу людей и узнал в ней тех, с кем я отправился на охоту. Они ожидали меня. Делать было нечего, надо идти к ним. Мне даже по пням стрелять расхотелось.

Пошел я все-таки не полем, а опушкой, однако уже не надеясь встретить дичь. И вот тут-то глупый дятел спорхнул откуда-то сверху и уселся на ствол ели в полутора метрах от снежного покрова и метрах в де­сяти-двенадцати впереди меня. Я на мгно­вение замер, медленно поднял ружье, при­жал приклад покрепче к плечу и по­старался накрыть его дулом, как учил Пал Палыч. Ствол и мушка плавали в моих ру­ках, мне никак не удавалось прицелиться. В какой-то момент я нажал на спуск и вы­стрелил. Грохот оглушил меня, в плечо с силой ударила отдача, в груди что-то ек­нуло и сжалось. Я заметил, что дятел вспорхнул, но как-то странно. Не пролетев и десятка метров бреющим полетом, птица упала на снег. Я бросился вперед.

Дятел лежал, распластав серые крылыш­ки, и силился подняться, но ему это было не под силу. Он, должно быть, увидел ме­ня, потому что вдруг замер и повернул го­лову, глядя за спину через распластанное крыло черным глазом. Я стоял, не зная, что делать, и вдруг сразу осознал, что слу­чилось. Нестерпимый стыд горячей вол­ной хлынул мне в голову. А дятел все смотрел черным глазом, и все там было — и боль, и страх, и беспомощность, и еще что-то. Мне казалось, что, если бы эта пти­ца умела говорить, она бы сказала: «Ну что ты встал? Видишь, что наделал? Стре­ляй!» Я сунул руку в карман, где лежали у меня еще два патрона, быстро разломил ружье и вставил один из них в ствол, ста­раясь не глядеть на свою жертву. Все-таки мне еще раз пришлось увидеть этот чер­ный укоряющий глаз, когда я в последний раз глянул на дятла, чтобы не промах­нуться. Выстрелив почти в упор, я не смог себя заставить посмотреть на то, что оста­лось, а поскорее зашагал вдоль опушки.