Аркадий Клёнов - Почему? в концертном зале

Ну а если музыка сложная и незнакомая? Так и будет она нас отталкивать своей сложностью всю жизнь?

А почему бы нам не попытаться сделать ее знакомой? Тогда и ее мелодия ляжет нам на слух, мы сумеем оценить ее необычность, непохожесть на другие мелодии и ощутим радость оттого, что наш слух «справляется» с такой сложной музыкой, как сильный человек ощущает радость от своей силы.

Но как сделать сложную музыку своей доброй знакомой? Неужели каждый раз по многу часов слушать одно и то же?

Нет, знакомство с музыкой происходит не по правилам арифметики. И совсем не нужно умножать каждое музыкальное произведение на количество часов для его прослушивания. Представим себе, что мы учимся рисовать. После усердных занятий мы научились рисовать с натуры человеческий портрет. Вот она, первая наша удачная работа. Теперь нам предстоит нарисовать еще один портрет. Значит ли это, что нам нужно все начинать с самого начала и идти в первый класс нашей художественной школы. Нет, конечно, ко второму нашему портрету мы придем не столь долгим путем, как к первому. И даже есть надежда, что он у нас получится лучше, чем предыдущий. Ведь у нас теперь есть умение, опыт...

Нечто похожее происходит и с музыкальным слушателем. Поняв и почувствовав по-настоящему одно произведение, легче постигнешь следующее. Изучив творчество двух композиторов, приблизишься к пониманию третьего.

Звучащие по радио песенные мелодии приучили наш слух к простым мелодическим оборотам. Мы хорошо ориентируемся в мире песни. И если вдруг, скажем, зазвучат прекрасные песни Франца Шуберта, то даже неискушенный слушатель воскликнет: «Неужели это и есть классическая серьезная музыка? Ведь она так проста и понятна. Я и не знал, что так хорошо могу понять классику». И знаменитый «Вальс-фантазия» Глинки очарует нас своей мелодией, которую легко воспримет любой слушатель. Но ведь мелодии классической музыки не исчерпываются лишь песенными и танцевальными. Существуют еще и мелодии инструментальные , которые подсказаны музыкантам возможностями музыкальных инструментов. Они сложнее песенных, и мы должны приучить слух к их неожиданным интонациям, поворотам, скачкам, сделать их своими знакомыми. И тогда мы будем ориентироваться в мире мелодий значительно свободней. И не только радоваться тому, что угадали продолжение мелодии, но и восхищаться неожиданными мелодическими находками композитора, ибо опытный музыкальный слушатель тем и отличается от начинающего, что ожидает неожиданность.

Ожидаемая неожиданность! Это вторая сторона той медали, которую выдали ученые-психологи человеку за его умение предвосхищать мелодию: с одной стороны — уметь предугадать мелодию, с другой — уметь оценить ее внезапность, необычный мелодический ход.

В 1939 году в журнал «Пионер» пришло письмо от одного школьника. Он опрашивал, «может ли наступить момент в развитии музыки, когда иссякнут все мелодии, все певучие сочетания нот?».

Ответил ему композитор Сергей Сергеевич Прокофьев. С помощью несложного математического расчета композитор показал, что только из восьми звуков различной высоты (а у рояля, скажем, их намного больше — восемьдесят шесть) можно с помощью перестановок, изменений ритма, гармонии, аккомпанемента создать просто астрономическое количество вариантов мелодий. И в ближайшие несколько тысяч лет об угрозе неизбежного повторения одних и тех же мелодий можно не думать.

Но при том, что есть миллиарды непохожих вариантов мелодий, мы замечаем, что у каждого крупного композитора есть похожие мелодии. Почему-то у каждого композитора есть свои излюбленные интонации, свои излюбленные мелодические ходы. И мы узнаем по ним музыку Чайковского, Шуберта, Мусоргского, Грига, Равеля, Моцарта, Баха... Может быть, в творчестве каждого из них наступил момент, когда их фантазия стала иссякать? Ведь они очень много сочиняли, и вот стали повторять себя?

Нет, это не так. Подумаем. Что в людях одинакового? То, что все они смеются, разговаривают, плачут, любят. А что неодинакового? Да то же самое. Ибо смеются, разговаривают, плачут, любят люди по-разному. У каждого своя улыбка, свое произношение, свои неповторимые чувства. Вот и композиторы, сочиняя музыку, произносят ее по-своему, в своей манере. У каждого из них своя речь, своя интонация, свой круг музыкальных образов и мелодий. Вальсы Иоганна Штрауса — они то подобны фейерверку, то грустно-задумчивы. Но, слушая их, чувствуешь, что образ главного героя произведений Штрауса жизнерадостен. И если мы даже встречаемся с печалью в вальсах Штрауса, то это печаль все того же жизнелюбивого человека. А основные образы музыки Бетховена — это героические личности, и мы наблюдаем их в момент испытаний, в момент борьбы с жизненными препятствиями. И очень часто в бетховенских мелодиях мы слышим силу, волю, уверенность.

Мелодии Моцарта отличаются от мелодий Прокофьева, мелодии Чайковского мы не спутаем с мелодиями Дебюсси. Какие-то из этих мелодий нам сразу покажутся «красивыми», понятными, запоминающимися, а иные мы не сразу поймем, потому что не сможем определить их характер, их смысл. Ведь красивость мелодии — не самое главное. Важно понять смысл произведения, и самые сложные и «некрасивые» мелодии наполнятся для нас содержанием и одухотворенностью, и в этом, пожалуй, настоящая красота мелодии, музыки.

Итак, когда в концертном зале мы оказываемся лицом к лицу с музыкой, с мелодиями, которые ведут нас, сменяя друг друга, за собой, не будем поспешно делить мелодии эти на хорошие и плохие, понятные и непонятные, красивые и некрасивые. Постараемся понять, что они выражают, о чем рассказывают. И если с первого раза мы чего-то не поняли, пожелаем себе еще раз встречи с этой музыкой, если она нас хоть немного задела.

Говорят, что архитектура — это застывшая музыка. Но тогда музыка — это... движущаяся архитектура. Действительно, когда в концертном зале мы слушаем какое-то музыкальное произведение, оно словно строится у нас на глазах.

Дворец спорта, концертный зал, аэропорт, кинотеатр, жилой дом — все это архитектурные сооружения. Они отличаются по внешнему виду и назначению. Но какими бы разными они ни были, есть у них общее: все они возводятся для людей.

Вот и музыка немыслима без живущего в ней человека. И в каждом музыкальном «здании», то есть в каждом музыкальном произведении, живет человек с его мыслями, желаниями, поступками.

Как и архитектурные сооружения, музыкальные «сооружения» тоже бывают большими и маленькими, и тоже разной формы, и тоже с разным содержанием. Но есть у «музыкальной архитектуры» одна особенность. Любое произведение, будучи единожды создано композитором, может быть бесконечное число раз как бы вновь воссоздано музыкантами-исполнителями. И мы становимся свидетелями или даже соучастниками этого воссоздания. Соучастниками потому, что музыкант-исполнитель делает это для нас, для тебя и для меня, для заинтересованного Музыкального Слушателя.