Геннадий Шингарев - Мальчик на берегу океана

Корона утвердила этот проект, но требовалось согласие парламента. Парламент собрался в ноябре 1695 года. Предложение перечеканить всю монету было встречено в штыки. Проект называли безумным, безбожным, ведь стоит только на один день оставить без денег купцов и лендлордов — и прекратится торговля, обрушится небо, наступит новая революция. Но Монтэгю, заручившись поддержкой двора, стоял на своем. Наконец парламент уступил. Все стихло, как казалось многим, — перед бурей.

Оставалось найти человека, достаточно авторитетного, честного и вместе с тем сведущего в металлургии, который возьмется руководить перечеканкой.

Весной 1696 года Ньютон получил следующее письмо:

«Сэр,

Весьма рад, что могу, наконец, дать вам доказательство моей дружбы и того уважения, которое питает к вашим заслугам король. Мистер Овертон, хранитель Минта, получил назначение в таможню, и король обещал мне сделать новым хранителем мистера Ньютона. Должность эта самая подходящая для вас. Это значит быть главным распорядителем Монетного двора. Жалованье — пятьсот или шестьсот фунтов в год, а работа не будет отнимать у вас слишком много времени. Было бы желательно, чтобы вы приступили к ней как можно скорее; а я тем временем позабочусь, чтобы вам выправили надлежащую грамоту… Итак, рассчитываю увидеться с вами в скором времени в городе, дабы привести вас облобызать руку нашему монарху. Думаю, что вы сможете поселиться поблизости от меня. Остаюсь, сэр, покорным слугой.

Минт, или Монетный двор, находился между внутренней и наружной стенами лондонского Тауэра. По обе стороны от узкой булыжной мостовой стояли склады, конюшни, мастерские, каретные сараи и дома должностных лиц. Все это было деревянное, по большей части старое и обветшалое. Толстые брусья подпирали покосившееся двухэтажное жилище инспектора — управляющего делами. Инспектор был подчинен хранителю: его дом, окруженный чахлым садиком, находился напротив башни, носившей название Алмазной. Хранитель подчинялся Мастеру, который жил в городе и непосредственно делами Минта не занимался. Таким образом, фактическим хозяином был хранитель. На ночь дубовые, окованные железом ворота Тауэра запирались на замок, улочку освещали четыре масляных светильника на столбах и караулили сторожа — дремучего вида ребята, которые сами были непрочь поживиться охраняемым добром.

Указ о назначении был подписан; после коротких сборов, во второй половине апреля новый хранитель прибыл в Минт. Хмурый, с поджатыми губами, непроницаемо-молчаливый, обошел производственные помещения и мастерские. Коротким кивком отвечал кланяющимся полуголым рабочим в кожаных фартуках.

Была ли эта должность в самом деле «самой подходящей» для Ньютона, как уверял его милорд Монтэгю? Само по себе монетное дело ничего сложного и непонятного для него не представляло: Ньютон и сам мог бы поучить других искусству литья, сам умел держать в руках щипцы и молот. Устройство машин ему как механику было ясно. Но руководить производством, распоряжаться людьми?..

Он был немолод. Он чувствовал, что в каком-то высшем смысле его роль в науке сыграна. Надо было подумать о том, как жить дальше. Не потому ли он принял предложение Монтэгю? И может быть, оттого и напустил на себя особенно суровый вид, чтобы скрыть свою неуверенность.

Второго мая 1696 года Ньютон принес положенную присягу. Он по-прежнему числился членом Тринити-колледжа и профессором Лукасовской кафедры, но, по сути дела, с университетом было покончено. Ему предоставили жилье в доме прежнего хранителя, где он жил до осени, а затем переехал на Джермин-стрит, в получасе ходьбы от Тауэра.

Лишь только стало известно о смене денег, столицу охватила паника. Все старались сбыть обрезанные старые кроны. Никто не хотел их брать. Было объявлено, что 4 мая 1696 года — последний день приема старой монеты в уплату налогов. Никогда еще в подвалах казначейства не скапливалось столько денег. Груды серебряных и золотых монет лежали прямо на каменном полу. Во дворе при свете факелов рабочие, стоя перед наскоро сложенными, гудящими печами, под присмотром солдат, лопатами швыряли монеты в плавильные тигли.

Наутро толпа возбужденных горожан собралась перед Тауэром. В открытые ворота одна за другой въезжали подводы, нагруженные слитками. Раздавались угрозы. Полиция его величества кулаками и пинками восстанавливала уважение к власти.

Тем временем за стенами крепости шла спешная работа. Число штамповальных машин было удвоено; огни десяти печей с вмазанными в них котлами, каждый из которых вмещал до трехсот килограммов жидкого серебра, горели днем и ночью. В мае на Монетном дворе было занято 160 рабочих (позднее их число увеличилось до пятисот) и 33 лошади. Металлургическим процессом лично руководил Ньютон.

Кто бы мог подумать, что этот одинокий философ, всю жизнь сторонившийся людей, станет распорядителем крупного по тому времени производственного предприятия, и можно ли было предсказать, что он так успешно справится с делом, от которого в самом прямом смысле слова зависело благополучие всего государства? Да, нужно признать, что министр финансов Монтэгю не ошибся в своем выборе. До Ньютона Монетный двор выпускал в день примерно на две с половиной тысячи фунтов стерлингов серебряной монеты (золотых монет и прежде, и теперь чеканилось гораздо меньше). При этом работа происходила нерегулярно: после выпуска очередной партии рабочих отпускали на заработки в город. При новом хранителе производительность увеличилась вчетверо, а позднее даже в восемь раз. Были организованы подсобные отделения Минта в других городах, чеканившие мелкую медную монету. Во главе отделения в Честере, близ Ливерпуля, стоял преданный друг Ньютона Эдмунд Галлей.

Архив британского Монетного двора, сохраненный до наших дней, позволил восстановить в подробностях историю валютной реформы. Более пятисот документов подписано Ньютоном. Среди них найдены обстоятельные докладные записки — хранитель Минта писал их лорду Монтэгю. Ученый такого масштаба, как Ньютон, не мог быть простым техническим исполнителем. Его донесения показывают, что он прекрасно разбирался в финансовом деле, хотя прежде, насколько нам известно, эта область не слишком его интересовала. Вообще же его должность, по крайней мере в первые годы, была хлопотной. Ему приходилось вмешиваться в разные дрязги, улаживать ссоры, усмирять строптивых подчиненных; много неурядиц было в Честере, где Ньютон учинил неожиданно крутую расправу над десятниками, не желавшими подчиняться слишком мягкому Галлею. Видимо, только так и можно было восстановить дисциплину. Обиженные писали доносы на Ньютона, несколько раз его безуспешно пытались подкупить.