Марианна Басина - Там, где шумят михайловские рощи [без иллюстраций]

С пушкинского времени собор почти не изменился. Так же прост и величав он был, когда поэт входил в его кованые двери. Тишина, полумрак… Сурово смотрят со стен тёмные лики святых, озарённые колеблющимся пламенем лампад. И виделось поэту: седобородый величавый старец в монашеском одеянии — летописец Пимен. Он склонился над летописью, рука его старательно выводит чёткие буквы. Но вот он поднял голову — и под невысокими сводами звучит спокойный, негромкий голос:

Современники Пушкина были потрясены сценой в келье Чудова монастыря, образом Пимена. Казалось, Пушкин совершил невозможное — пламенем своего таланта осветил тьму веков, заставил говорить подлинного, живого летописца.

И верится — именно здесь, под этими древними сводами впервые открылись поэту черты его героя.

В наши дни бывший Святогорский монастырь входит в Государственный Пушкинский заповедник. А в Успенском соборе теперь музей.

Среди действующих лиц трагедии «Борис Годунов», кроме величавого старца — летописца Пимена, есть и другие монахи. Это развесёлые отцы Варлаам и Мисаил. Они «утекли» из обители и скитаются по Руси. Имена монахов Варлаама и Мисаила Пушкин нашёл в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Но, чтобы создать полнокровные художественные образы, одних имён было мало. И тут вновь помогло поэту его знакомство со Святогорским монастырём. Там в тесных кельях братского корпуса обитали и молодые и старые чернецы. Заходя в монастырь — в кельи, в трапезную, в собор, — Пушкин наблюдал их жизнь и нравы.

А жизнь эта, прямо сказать, была незавидной — скука и безделье. Молитвы, трапеза, служба в соборе, трапеза и опять молитвы… Всё по установленному «чину», по издревле заведённому порядку. Даже еда — «трапеза» — и та шла по чину: молились, затем ели «холодное», молились — ели щи, молились — ели кашу. И всё время, пока шла еда, дежурный монах монотонным голосом читал житие очередного святого, поучения или что-либо «божественное».

В первой редакции «Бориса Годунова» вслед за сценой «Ночь. Келия в Чудовом монастыре» шла сцена «Ограда монастырская». Сцена эта показывает, как много живых наблюдений черпал Пушкин в Святогорском монастыре.

Безделье, скука рождали пьянство, буйство, воровство. Указами псковской консистории не раз предписывалось строго наказывать монахов и служек Святогорского монастыря за «ругательные слова и драку», «вынесение воровски» казённых денег, «нахождение в пьянстве» по нескольку дней, пребывание в кабаках. Немало подобных проступков записано было и в монастырском «штрафном журнале».

Монастырское начальство не отставало в разгуле от простых чернецов. При Пушкине в памяти святогорских монахов ещё были совсем свежи похождения удалого игумена Петра, не раз исчезавшего из монастыря неведомо куда. Да и приемник игумена Петра — Иона, «духовный отец» Пушкина, не отличался ни святостью жизни, ни трезвым поведением. В архивах монастыря со времен настоятельства Ионы сохранился такой счёт:

«В 1818 г. июля 20 дня куплино для приёма архирея…

Руб. к.

6 круж. вина красного. . . . . . . . 19 50

2 бут. вина красного . . . . . . . . 5 —

2 бут. рому лучшего. . . . . . . . . 12 —

2 бут. францвейну. . . . . . . . . . 5 —

Мадеры, лимонов и проч. всего на . . 57 45»

Известно, что отец Иона весьма любил ром, но, видно, и другими крепкими напитками он также не брезговал.

Помыслы и желания отцов Варлаама и Мисаила из трагедии Пушкина совершенно под стать нравам монахов Святогорского монастыря.

«Корчма на литовской границе. Мисаил и Варлаам,бродяги-чернецы; Григорий Отрепьев,мирянином; хозяйка.

Хозяйка.

Чем-то вас подчивать, старцы честные?

Варлаам.

Чем бог пошлёт, хозяюшка. Нет ли вина?

Хозяйка.

Как не быть, отцы мои! сейчас вынесу.

(Уходит)

. . . . . . . . . . . . . . .

Хозяйка (входит).

Вот вам, отцы мои. Пейте на здоровье.

Мисаил.

Спасибо, родная, бог тебя благослови.

Монахи пьют: Варлаамзатягивает песню: Как во городе было во Казани…

Варлаам (Григорию).

Что же ты не подтягиваешь да и не потягиваешь?

Григорий.

Не хочу.

Мисаил.

Вольному воля…

Варлаам.

А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же по чарочке за шинкарочку.

Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить как мы, милости просим — нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ…

Эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка, дело, брат, дело! У всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьём до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим».

Последние слова отца Варлаама — это слегка изменённое любимое присловье святогорского игумена Ионы. Пушкин не раз слышал, как Иона говаривал:

В черновых записях Пушкина есть и такая: «А вот то будет, что ничего не будет. Пословица святогорского игумена».

Была ещё черта, которая роднила отцов Варлаама и Мисаила со святогорскими монахами, — и те и другие ходили собирать «на монастырь».

Святогорские монахи заходили и в Михайловское. И очень может быть, что на вопрос Пушкина о том, как идут у них дела, они отвечали жалобами, напоминающими сетования отца Варлаама: «Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало богу дают. Все пустились в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трёх полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдёт неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьёшь; беда да и только. Ох, плохо, знать пришли наши последние времена…»