Марианна Басина - Там, где шумят михайловские рощи [без иллюстраций]

Кроме святогорских монахов, ещё одно «духовное лицо» стояло перед глазами Пушкина, когда он работал над сценой в корчме. Это был священник Воскресенской церкви в деревне Вороничи — поп Шкода.

Прозвище своё «Шкода» отец Илларион Раевский получил за весёлый и проказливый нрав. Любил он «пошкодить». Даже во время проповеди потешал прихожан шутками, прибаутками, озорными выходками. И чарочкой не гнушался.

Как рассказывали знавшие его, внешностью поп Шкода был вылитый Варлаам: «А росту он среднего, лоб имеет плешивый, бороду седую, брюхо толстое».

С этим простецким балагуром-попом очень любил потолковать Пушкин. Дочь попа Шкоды, Акулина Илларионовна, вспоминала впоследствии: «Покойный Александр Сергеевич очень любил моего тятеньку… И к себе в Михайловское тятеньку приглашали и сами у нас бывали совсем запросто… Подъедет это верхом к дому и в окошко плетью цок. „Поп у себя?“ — спрашивает… А если тятеньки не случится дома, всегда прибавит: „Скажи, красавица, чтоб беспременно ко мне наведался, мне кой о чём потолковать с ним надо!“ И очень они любили с моим тятенькой толковать… потому, хотя мой тятенька был совсем простой человек, но ум имел сметливый, и крестьянскую жизнь, и всякие крестьянские пословицы и приговоры весьма примечательно знал… Только вот насчёт божественного они с тятенькой не всегда сходились и много споров у них через это выходило. Другой раз тятенька вернётся из Михайловского туча тучей, шапку швырнёт: „Разругался я, — говорит, — сегодня с михайловским барином вот до чего — ушёл… даже не попрощавшись… книгу он мне какую-то богопротивную всё совал, — так и не взял, осердился!“ А глядишь, двух суток не прошло — Пушкин сам катит на Воронич, в окошко плёткой стучит. „Дома поп? — спрашивает. — Скажи, — говорит, — я мириться приехал“. „Простодушный был барин, отходчивый…“. „Я так про себя полагаю, — прибавляла Акулина Илларионовна, — что Пушкин через евонные тятенькины разговоры кой-чего хорошего в свои сочинения прибавлял“».

Вполне возможно, что складные и ладные речи отца Варлаама напоминают «разговоры» — прибаутки и шутки озорного попа Шкоды.

Интересно отметить, что именно поп Шкода служил по заказу Пушкина в Воронической церкви обедню «за упокой раба божия боярина Георгия», то есть Джорджа Гордона Байрона. За год до того Байрон погиб в Греции, сражаясь за её свободу. «Нынче день смерти Байрона, — писал Пушкин 7 апреля 1825 года П. А. Вяземскому, — я заказал с вечера обедню за упокой его души. Мой поп удивился моей набожности».

Набожность здесь действительно была ни при чём. Не имея другой возможности почтить память великого английского поэта и борца за свободу, Пушкин своеобразно использовал для этого церковный обряд.

Во времена Пушкина в Святогорском монастыре несколько раз в году, по большим праздникам, устраивались ярмарки. По преданию, они перешли сюда в XVII веке из Воронича, после окончательного его разорения.

Самая многолюдная ярмарка бывала в монастыре в девятник — девятую пятницу после пасхи.

Народу собиралось видимо-невидимо: окрестные помещики, купцы, торговцы, ремесленники, крестьяне «со своими домашними произведениями» — народ со всей округи. Приезжали из Новоржева, Опочки, Острова, Пскова, даже из Москвы и Нижнего Новгорода. И сухим путём, и по рекам — на ладьях. Торговцы являлись заблаговременно, недели за две, за три до начала ярмарки. Кто побогаче, снимали лавки на монастырском «гостином дворе». Кто победнее, сколачивали временные лари-балаганы. «Святая обитель» наживалась на всём. За лавку, за ларь, за всякое место на ярмарке монашествующая братия взимала изрядную мзду.

Но вот всё готово. В ларях и лавках разложены товары. На монастырском поле и на большой дороге, ведущей из Святых Гор в Новоржев, — возы, возы… Карусели, кабаки. А вверху над всем, на высоком шесте — ярмарочный флаг.

С раннего утра в «девятую пятницу» начиналась торговля. Торговали чем душе угодно: мёдом, сахаром, чаем, рыбой, вином, ситцем, сластями, скотом, сбруей, глиняными горшками всех видов и размеров, льном, полотном, набойкой — всего не перечесть.

Для простого народа ярмарка — праздник (до сих пор в этих местах деревенское гулянье называют ярмаркой). Ближние приходили целыми семьями, брали ребятишек. Надевали что получше, доставали последнюю полушку. Не было полушки — шли и так: людей посмотреть и себя показать, потолкаться среди народа, прицениться к товару, побалагурить, пошутить.

С утра до ночи разноголосым гулом стояли над ярмаркой шум, крик, смех, брань, конское ржанье, блеянье овец, треньканье балалаек, заунывное пение нищих-слепцов.

Яркое, красочное зрелище привлекало Пушкина. Одетый попросту «в русском платье», бродил поэт среди шумящей толпы, вслушивался в народную речь. Смотрел, как парни и девушки водили хоровод, останавливался там, где бранились и спорили старики, незаметно записывал меткие словечки, поговорки, песни.

Многие современники видели Пушкина на святогорских ярмарках. Интересную запись оставил в своём дневнике молодой опочецкий торговец И. И. Лапин. «1825 год… 29 Мая в Святых Горах был о девятой пятнице… И здесь имел щастие видеть Александру Сергеевича господина Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например, у него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубой ленточкою, с железной в руке тростию, предлинными чёрными бакенбардами, которые более походят на бороду; так же с предлинными ногтями, которыми он очищал шкарлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю около 1/2 дюжины».

На святогорских ярмарках Пушкин как бы сливался с народом. С тем самым народом, который всецело владел его творческими думами.

Ведь героем его исторической трагедии был не Борис Годунов и не Дмитрий Самозванец, а народ, который движет историю, вершит судьбы государств и властителей. Почему непрочна власть Бориса Годунова? Потому что его не любит народ. Почему вначале силён Самозванец? За него народ. Сторонник Самозванца, боярин Пушкин говорит:

Но Самозванец привёл на Русь иноземцев; его приспешники зверски расправились с ни в чём не повинным семейством Годунова, и народ в ужасе отшатывается от них. Когда у стен Кремля боярин Массальский кричит собравшейся толпе: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович!» — «Народ безмолвствует». И в этом грозном молчании народа — смертный приговор Самозванцу.

Думая о народе, стремясь глубже проникнуть в его душу, лучше узнать его меткий и образный язык, Пушкин не только читал исторические сочинения и летописи, но и подолгу бывал среди крестьян. Может быть, именно потому так правдивы, так жизненно верны народные сцены «Бориса Годунова», суждения и речи в них простых людей.