Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

Огромный ключ повернулся в замке. Железная дверь скрипя отворилась. Путешественники вошли в Бахчисарайский дворец.

Пушкин приехал в Бахчисарай больной. То ли сказалась усталость от трудной дороги и непривычно долгой поездки верхом, то ли вымочил дождь и был холодный ночлег, — лихорадка вернулась. Хотелось скорее добраться до места, напиться горячего и улечься в постель. Но побывать в Бахчисарае — и не увидеть дворца…

За железной дверью оказался выложенный мрамором внутренний дворик с двумя мраморными фонтанами.

Романтическое предание о том из них, что стоял против двери, Пушкин слышал ещё в Петербурге. Рассказывали, будто один из Гиреев влюбился в юную пленницу, привезённую в его гарем. Девушка вскоре умерла. И безутешный хан воздвиг в память о ней мраморный фонтан, который как бы оплакивал бесценную потерю. Вода лилась из самого сердечка открытого мраморного цветка, как слёзы из глаз, переливалась из чашечки в чашечку и никогда не иссякала. «Я прежде слыхал о странном памятнике влюблённого хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes [2] Фонтан слёз. (Франц.) . Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода».

Старый солдат объяснил, что «каплица» (так назвал он фонтан) ранее стояла в саду, но для пущей сохранности светлейший князь Потёмкин велел перенести её сюда, под крышу.

Двери из коридора нижнего этажа вели в божницу — домовую мечеть, в ханскую канцелярию, зал совета и суда.

Цветные стёкла витражей умеряли лучи солнца, циновки скрадывали шаги, мраморный бассейн с водомётом давал свежесть и прохладу.

Зал совета и суда был велик. Здесь заседал диван — совет хана, назначались сроки войн и набегов, судили врагов и пленников, делили захваченную добычу. Десятая часть награбленного приходилась на долю хана. Её продавали тут же, в одном из помещений дворца.

В торжественные дни хан сидел в этом зале на оранжевых сукнах в отороченном соболем золототканом халате и в собольей шапке, украшенной согруджами — пышным султаном из перьев, скреплённых драгоценным алмазом. Кругом стояла стража. А перед ханом раболепно теснились мурзы, улемы, беи, военачальники, придворные, муллы.

Случалось, укрывшись в тайнике, устроенном в стене зала, хан подслушивал разговоры своих приближённых, стараясь разгадать их коварные замыслы.

Послов принимали во втором этаже, в специальном Посольском зале, где хан полулежал на диване, опираясь на подушки и надменно взирая на стоящих перед ним на коленях посланцев разных стран.

Личные комнаты хана тоже находились на втором этаже. После присоединения Крыма к России, к приезду Екатерины II, некоторые из этих комнат были переделаны для удобства императрицы. Потёмкин приказал, чтобы при переделках «сохранён был вкус, в котором всё построено», но приказ не выполнили. Правитель Тавриды генерал Каховский, нимало не смысля ни в искусстве, ни в реставрации, считал главной чертой восточного стиля «всевозможную пестроту». Прежнюю прекрасную роспись дворца нашёл он слишком бледной и поручил своему подчинённому Де Рибасу исправить «промахи» иранских мастеров, дав для этой цели солдат, беглых крестьян и несколько умельцев-владимирцев. Путешествовавшая тогда по Крыму англичанка леди Кревен писала, что в жизни не видела «такого количества разных оттенков золота и серебра», как во вновь отделанном Бахчисарайском дворце. Щедро пущенные по потолку, стенам и дверным косякам серебро и позолота буквально слепили глаза. К тому же на стенах появились ярко намалеванные виды Стамбула, скачущая татарская конница, муэдзины на минаретах, призывающие к молитве, райские девы — гурии, ублажающие в раю праведников.

Немым укором безвкусной новизне служили нетронутые уголки дворца, такие как маленькая комната второго этажа, сохранившая свой прежний облик. От золочёной резной решётки тончайшей работы, наложенной на красный лак потолка, веяло подлинным Востоком. Вокруг стен тянулся низкий атласный диван. На мраморном камине и в простенках стояли прекрасно вылепленные цветы, вазы с фруктами. Сквозь разноцветные радужные стёкла окон был виден ханский сад…

«Я обошёл дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. NN почти насильно повёл меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище, но не тем в то время сердце полно было: лихорадка меня мучила».

Пушкин медленно обходил заброшенные покои, ещё не зная о том, как глубоко они затронут его воображение, что пройдёт немного времени и он силой своего гения оживит их, населит, вернёт из небытия. NN — Николай Раевский — заставил осмотреть и гарем и ханское кладбище.

Гарем — четыре его строения — был почти разрушен. Время не пощадило жилище ханских жён. Лишь кое-где сохранились густые деревянные решётки балконов, сквозь которые юные затворницы с тоской взирали на недоступный, потерянный для них мир.

На ханском кладбище, за мечетью, среди деревьев, под белыми мраморными надгробиями, украшенными орнаментом и испещрёнными арабскими надписями, покоились многие властители Крыма. В изголовье каждой гробницы, на столбике, увенчанном мраморной чалмой, значилось имя хана и год его смерти. «…Война была ремеслом знаменитого Крым-Гирей хана 1183». То есть 1769 год.

В ханском саду рдели пышные тяжёлые розы, поспевали виноград и груши. По заросшим дорожкам ковыляли старые солдаты с трещотками в руках, отгоняя прожорливых птиц, прилетавших клевать плоды.

Через несколько лет Пушкин просил Дельвига: «Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминания самая сильная способность души нашей, и им очаровано всё, что подвластно ему?»

Это писалось после. А теперь Пушкин без сожаления покидал Бахчисарай. Впереди его ждал Симферополь и конец путешествия. Далее надлежало отправиться в Кишинёв, где пребывал ныне Инзов, назначенный наместником Бессарабии.