Марианна Басина - Город поэта [без иллюстраций]

План у Пушкина был такой: зиму провести в Москве, весною двинуться в Петербург, пожить до осени на даче в Царском Селе, а к зиме обосноваться в северной столице. «Знаешь ли что? — писал Пушкин Плетнёву, — мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная! Лето и осень таким образом провёл бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей. А дома вероятно ныне там недороги: гусаров нет, двора нет — квартер пустых много. С тобою, душа моя, виделся бы я всякую неделю, с Жуковским также — Петербург под боком — жизнь дешёвая, экипажа не нужно. Чего, кажется, лучше? Подумай об этом на досуге, да и перешли мне своё решение».

Плетнёв одобрил план Пушкина и готов был помочь советом и делом. А Пушкину не терпелось покинуть Москву, зажить самостоятельно, «без тёщи, без экипажа, следственно — без больших расходов и без сплетен».

«Ради бога, найми мне фатерку, — торопил он Плетнёва, — нас будет: мы двое, 3 или 4 человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, тем, разумеется, лучше — но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком будет у нас садище. А нужна кухня да сарай, вот и всё. Ради бога, скорее же! и тотчас давай нам и знать, что всё-де готово, и милости просим приезжать». Отвечая на вопросы: где нужна квартира, на сколько времени, во сколько комнат — Пушкин приписал:

«1) На какой бы то ни было улице царскосельской.

2) До января, и потому квартера должна быть тёплая.

3) Был бы особый кабинет — а прочее мне всё равно».

Когда подходящая квартира была наконец найдена, Пушкин с женою уехал из Москвы.

В Петербурге остановились они в гостинице Демута на Мойке, но прожили там недолго. Перебрались в снятый для них домик в Царском Селе.

Первого июня 1831 года Пушкин писал в Москву Вяземскому: «Я живу в Царском Селе в доме Китаевой на большой дороге».

Домик Китаевой, где поселился Пушкин, стоял на углу двух улиц — Колпинской и так называемой Кузьминской дороги. Дом был одноэтажный, деревянный, с мезонином, открытой верандой, украшенной колоннами. Так, в стиле «ампир», любили в ту пору строить в Царском Селе.

Домик был новый, недавно отстроенный. Возвели его по приказу царя Николая I для его камердинера Якова Китаева. Проект составлял «архитекторский помощник» А. Горностаев под присмотром Василия Стасова. Того самого Стасова, что перестраивал когда-то Новый флигель Большого дворца под Лицей.

Дом был вместительный. В одной его части, что выходила на Колпинскую улицу, было четыре комнаты. В другой, выходившей на Кузьминскую дорогу, — шесть. В каждой имелся отдельный вход со двора. На веранду попадали из палисадника, а также из гостиной — самой большой в доме комнаты необычной овальной формы.

Яков Китаев недолго владел этим домиком. Он умер, и всё имущество перешло к его наследнице — вдове.

Пушкину домик нравился. Было приятно и ново после кочевой неустроенной холостяцкой жизни, скитаний по гостиницам, трактирам обрести свой уютный семейный угол, свой обед на столе, — одним словом, дом.

Расставили мебель, развесили гардины. Пришёл из Москвы обоз с сундуками и книгами. В мезонине Пушкин устроил для себя кабинет. Там было уединённо, просторно, светло и солнечно. В той комнате, где работал, Пушкин не любил никаких украшений. Даже гардины не позволил повесить. В кабинете стоял диван, большой круглый стол с чернильницей и бумагами, на маленьком столике — графин с водой, лёд, банка с крыжовенным вареньем и повсюду книги — на столе, на полках и даже на полу.

Кабинет был прост, скромен. Да и другие комнаты не отличались пышным убранством. «В столовой красный диван, обитый кретоном, два кресла, шесть стульев, овальный стол и ломберный, накрываемый для обеда», — рассказывала приятельница Пушкина А. О. Россет.

Пушкин много времени проводил в кабинете. Наталье Николаевне нравилось сидеть в гостиной за маленьким столиком и вышивать.

Они обедали вдвоём, вдвоём ходили гулять. Их часто встречали в аллеях Екатерининского и Александровского парков. «Многие ходили нарочно смотреть на Пушкина, — вспоминал современник, — как он гулял под руку с женою, обыкновенно около озера. Она бывала в белом платье, в круглой шляпе, и на плечах свитая по-тогдашнему красная шаль».

Пушкин был знаменит, восемнадцатилетняя Наталья Николаевна необычайно красива. Понятно, что их появление в парках привлекало всеобщее внимание.

В парках Пушкин встречался со знакомыми. Дочь известного художника графа Фёдора Толстого рассказывала: «В царскосельском саду, около самого спуска без ступеней, было в том году излюбленное царскосельскою публикою местечко, что-то вроде каменной террасы, обставленной чугунными стульями, куда по вечерам тамошний beau-monde (высший свет) собирался посидеть и послушать музыку. В один прекрасный день на этой террасе собралось так много народу, что даже не достало стульев двум пожилым дамам. Я, как девочка вежливая, приученная всегда услуживать старшим, сейчас же сбегала в сад, захватила там ещё такие два стула и подала их барыням. Папенька с Пушкиным в это время стояли недалеко от террасы и о чём-то разговаривали. Вдруг Александр Сергеевич схватил отца моего за руку и громко воскликнул: „Граф, видели вы, что девочка сделала?“ — „Что она сделала?“ — „Да вот такие два чугунные стула подхватила, как два пёрышка, и отнесла на террасу“. Папенька позвал меня и представил Пушкину… „Очень приятно познакомиться, барышня, — крепко пожимая мне руку, смеясь сказал Александр Сергеевич: — а который вам год?“ — „Тринадцать“, — ответила я. „Удивительно!“ И они оба с папенькой начали взвешивать на руке тяжёлые чугунные стулья, потом заставили меня ещё раз поднять их. „Удивительно! — повторил Пушкин. — Такая сила мужчине впору. Поздравляю вас, граф, это у вас растёт Илья Муромец“».

Прогулки, встречи с немногочисленными знакомыми несколько разнообразили уединённую размеренную жизнь, которая чрезвычайно нравилась Пушкину. «Мы здесь живём тихо и весело, будто в глуши деревенской; насилу до нас и вести доходят…»

Но подобная жизнь продолжалась недолго. «Индийская зараза» — холера, которая бродила по полуголодной огромной и нищей России, добралась до Петербурга. Царское Село, куда не дошла ещё эпидемия, оцепили. Всюду установили карантины. Выезжать и въезжать дозволялось лишь по особому разрешению. Письма приходили проколотые и окуренные. И вскоре — неприятная для Пушкина новость: спасаясь от холеры, Николай I и двор его бежали из Петергофа в Царское Село.

Тихая жизнь кончилась.

В начале июля Пушкин с досадой писал Плетнёву: «Двор приехал, и Царское Село закипело и превратилось в столицу».