Семен Узин - Гремящий дым

— А остальные? А моя сестра Хельга?! — в дикой ярости, судорожно сжимая рукоять меча так, что пальцы его побелели от напряжения, вскричал Ингольф.

— Там больше никого не было, милостивый господин, — боязливо ответили в один голос рабы.

— Презренные! — в бешенстве закричал Ингольф, и глаза его налились кровью. — Я их из-под земли достану, этих ирландских убийц, и они все заплатят своей кровью за жизнь Лейфа и моей сестры. Это их рук дело! — Он вскочил с места и начал метаться взад и вперед. — Эй, кто там! Готовьте корабль, я отправляюсь на поиски и не сойду с него, пока не отыщу сестру, живую или мертвую!

Долгие месяцы разыскивал Ингольф бежавших рабов Лейфа, и наконец ему улыбнулась удача. Он обнаружил беглецов на небольшом островке у южных берегов Исландии. Там же он нашел и свою сестру Хельгу, и других женщин, похищенных рабами после убийства Лейфа и его товарищей.

Напрасно несчастные молили о пощаде, обещая служить ему верой и правдой, напрасно объясняли, что на убийство их толкнула жестокость Лейфа, который за неимением рабочего скота впрягал рабов в плуг и возделывал землю. Ингольф был неумолим. Он поклялся отомстить за смерть побратима.

Все ирландцы были умерщвлены по его приказанию дружинниками. Забрав освобожденных женщин, Ингольф возвратился к месту своей стоянки.

Только спустя три года после прибытия на Исландию ему удалось отыскать брошенные некогда в воду столбы. Их прибило к берегу в самой южной бухте западной части острова.

Местность вокруг бухты оказалась довольно удобной для поселения. Это была постепенно повышающаяся в глубь страны долина. Тут и там в облаках пара из земли били теплые ключи.

Исполняя данный им обет, Ингольф основал здесь постоянное поселение, а бухту назвал Рейкьявик, что на староскандинавском языке означало «бухта дыма», «курящаяся бухта» — из-за клубов пара, поднимающихся над гейзерами.

Селение, заложенное Ингольфом, которого почитают как первого колониста Исландии, впоследствии разрослось и превратилось в город Рейкьявик — столицу государства Исландии.

В городе Дуйсбурге, крупном промышленном центре Западной Германии, есть старинная лютеранская церковь Сальваторкирхе. Вступив под ее мрачные своды, вы среди многих других достопримечательностей обнаружите фамильный склеп, возле которого на колонне укреплена черная каменная доска.

На доске, прекрасно гармонирующей своим цветом и массивностью с внутренним обликом церкви, высечен барельеф, а под ним — текст, рассказывающий о жизни похороненного в склепе человека.

Последние строки надгробной эпитафии гласят:

«Кто бы ты ни был, прохожий, не думай, что этот небольшой ком земли давит на погребенного Меркатора; ибо земля не бремя для человека, который подобно Атласу нес на своих плечах всю ее тяжесть».

Герард Меркатор, жизненный путь которого начался в первые годы XVI столетия и завершился на исходе того же века, был знаменитым картографом, автором многочисленных географических карт. Его доныне с полным на то основанием именуют королем картографов.

О нем и о мифическом Атласе, с которым столь образно сравнивается этот выдающийся ученый, пойдет речь дальше.

…Меркатор уже стар. Чрезмерное напряжение многолетней работы не могло не сказаться на его здоровье; незаметно подкрались болезни — непременные спутники преклонного возраста. Мучает подагра, распухшие суставы постоянно напоминают о себе; слезятся глаза, и часто, очень часто строгие линии географической карты расплываются, погружаясь в какую-то пелену. Но Меркатор не прекращает работы. Он спешит закончить давно задуманный капитальный труд — итог своей большой жизни.

Вот и сейчас он сидит за широким столом, уставленным всевозможными астрономическими инструментами, глобусами, заваленном картами, книгами, и беседует со своим сыном Румольдом. Одновременно он просматривает рукопись и делает в ней пометки.

Румольд — единственный из близких Меркатора, связавший свою судьбу с его делом. Он помогает отцу изготавливать карты и инструменты и проявляет живейший интерес к его планам и замыслам. Это надежный и исполнительный помощник, на которого можно во всем положиться.

— Дни мои уже сочтены, — говорит Меркатор и мягко улыбается в ответ на протестующий жест сына. — Мы, старики, с годами постепенно привыкаем к мысли о смерти, и предстоящий переход в мир иной не кажется нам столь ужасным, как вам, молодым. Но прежде чем переступить порог вечности и предстать перед лицом всевышнего, я должен закончить свои земные дела. Ты знаешь, что я подразумеваю, Румольд. Это собрание карт, над которыми я работаю много лет.

— Но, отец, — говорит в ответ Румольд, и в голосе его проскальзывает сомнение, — разве мало издано подобных собраний карт?

Он подходит к большому, во всю стену, книжному шкафу.

— Взгляни, все они здесь, на полках. Вот «Зеркало мореходства», изданное в Лейдене голландцем Лукой Вагенером, а вот «Зрелище шара земного» твоего старого друга Авраама Ортелия; здесь я вижу «Зеркало шара земного» Герарда де Иоде, собрание карт итальянца Антонио Лафрери, «Города земного шара», изданные в Кельне Георгом Брауном… Впрочем, тебе они известны лучше, чем мне, и нет нужды перечислять все вышедшие издания… Их так много, не говоря уж о твоих собственных…

— И ты хочешь сказать, что не видишь смысла в том, что я затеял? — перебивает его старый картограф. — Что ж, твое сомнение вполне закономерно. В самом деле, зачем бы мне на склоне лет повторять то, что уже сделано до меня многократно?

Меркатор оживляется и продолжает:

— Но в том-то и дело, что я не намерен подражать моим предшественникам! Мы с тобой и раньше толковали об этом, но, видимо, тогда я не смог достаточно четко сформулировать свою идею. Попытаюсь сделать это сейчас. Видишь ли… Собрание карт, над которым мы сейчас с тобой трудимся, будет совсем иным по сравнению с теми, что уже изданы. Я мыслю его не простым сборником одинаковых по формату карт, как это сделано и у почтенного Ортелия, и у других достославных космографов. Они ограничивались тем, что собирали уже изданные карты и заключали их в общий переплет. Кстати, некоторые из них, например Лафрери, не удосуживались даже приводить включаемые в сборник карты к одному размеру. Нет! Меня такой подход к делу никак не может удовлетворить. Я глубоко убежден, что собрание карт только тогда принесет истинную пользу людям, когда все его части будут выполнены в одной манере, в одном и том же формате и будут связаны единым содержанием…

— О отец! — восхищенно восклицает Румольд. — Какой грандиозный замысел! — И тут же добавляет упавшим голосом: — Но ведь еще так много нужно сделать…