Линн Понтон - Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

— Беседы, — сказала Мелана. — Она сказала, что ей стало лучше после бесед.

Я не могла знать наверняка, но подозревала, что она делает все возможное, чтобы найти какой-нибудь компромисс, поощряя мою работу с Этер и открыто противодействуя своему мужу.

Чувствуя слабость позиции жены, Дмитрий вернул обсуждение к главному предмету своей озабоченности.

— Доктор Понтон, а вы разговариваете с ней о сексе?

— Я беседую с ней о ее обмороках. Я понимаю, что вы обеспокоены тем, что секс может быть частью этих бесед.

— Я только не хочу, чтобы вы говорили с ней о сексе, и это все.

— Что, если я не могу помочь справиться с ее обмороками до тех пор, пока мы не поговорим о нем немного?

— Это действительно делается таким образом?

— Дмитрий, что беспокоит вас в том, что я разговариваю с Этер на сексуальные темы?

— Это просто. Я полагаю, что вы не должны разговаривать с детьми о сексе. Она невинная девочка. Я хочу, чтобы она оставалась такой же.

— Вы считаете, что мои разговоры с ней о сексе привели бы к потере ее невинности?

— Да, так считаю и не хотел бы этого. Это все, что я должен сказать.

Он встал, очевидно, готовясь уйти.

— Почему никто не упомянул об этой озабоченности, когда я начала работать с Этер? Кажется, это должно быть очень важным.

— Мы не думали, что так случится. — Он в первый раз взглянул на Мелану.

— Мы хотели, чтобы ей было лучше, а они сказали нам, что вы можете помочь ей, — сказала она

Тут я осознала, что эта озабоченность была у них всегда. Но они отставили ее в сторону, когда опасения за здоровье дочери возобладали над их убеждениями. Как только родители узнали, что у Этер нет серьезной болезни, они уже готовы предъявить свои права. По крайней мере, к этому готов Дмитрий. Он подошел к моим книжным полкам, как будто искал свидетельства преступления, которые (как ему известно) должны быть спрятаны в моем кабинете.

Я заговорила снова:

— Мелана и Дмитрий, Этер стало лучше, но ей еще нужна дополнительная помощь.

— Нет, если с ней будут разговаривать о сексе, — сказал Дмитрий, покидая кабинет.

Теперь я знала, что мы не можем открыто обсуждать эту тему. Я попросила Мелану подумать о том, насколько помогло бы Этер продолжение лечения, но увидела, что она борется с подступающими слезами. Если бы это зависело только от нее, она сделала бы выбор.

— Доктор Понтон, спасибо за помощь. Она стала более открытой, не так отдаляется. Мне хотелось бы, чтобы вы продолжали работать с ней, но он не собирается позволить это. Когда врачи сказали нам, что она может упасть перед едущей машиной, то это было делом жизни и смерти. Я думаю, вы не можете лгать ему и уверять, что не разговариваете о чем-нибудь сексуальном, правда? Я думаю, не можете.

— Нет, Мелана. Я не могу лгать, но мне хочется попытаться снова поговорить с Дмитрием. Кроме того, важно еще раз увидеться с Этер и поговорить с ней об этом.

— Уверяю вас, что она придет, и я попытаюсь поговорить с ним.

Мелана не очень надеялась. Она вышла из кабинета, оставив меня в сомнениях, правильно ли вела ли я себя в этой ситуации. Должна признаться, что я гордилась своей способностью работать с родителями. Но я знала, что это не всегда легко, а в данном случае у меня даже не оставалось выбора. Гораздо важнее то, что его не было и у Этер. К несчастью, у нас не было возможности продолжать работу, потому что на Этер так много всего обрушилось.

За недели совместной работы она очень мало рассказывала о своем отце. Сейчас я хотела бы знать, боится ли она его неодобрения и даже гнева, если он заподозрит ее в потере «невинности». Это было еще одной веской причиной, подавлявшей ее сексуальные фантазии. Подобно многим девочкам она боролась со своими внутренними конфликтами и собственными запретами на сексуальные чувства, но их сочетание с явными запретами отца и церкви делали борьбу совсем невозможной. Сознательно ли воспринимала Этер запреты своего отца? Пока неизвестно. Возможно, у меня нет шанса выяснить это.

После ухода Меланы и Дмитрия я сидела в кабинете, размышляя и о своей реакции. Как и Этер, я посещала приходскую школу. Мои родители не были православными, но у Этер была сходная ситуация. У нас на многих уроках Закона Божьего в общих чертах описывали различные формы воздержания. В начальной школе после первого года обучения всех девочек спрашивали, чувствуют ли они желание стать монахинями, оставаться постоянно вне брака, стать невестами Христа. После первого класса все подняли руки. После восьмого многие уже не поднимали рук, включая меня. Затем вопросы изменялись, на мой взгляд, это были подлые провокации. Девочек спрашивали, являются ли они еще целомудренными, нет ли у них нечистых мыслей, а затем напрямую — девственны ли они. Хотя лично я знала правду о противоположном, все девочки всегда поднимали руки, во всяком случае, до окончания школы. Я помню, что всегда смотрела на руки своих одноклассниц, только на руки, а не на их лица, которые говорили правду. Я также вспоминала, как они исповедовали Валерию, например, спала ли она с каким-нибудь парнем. А она никогда не спала, поскольку у нее была любовь с Марией, с самой красивой девочкой из нашего класса. Дебби дважды уходила на «длительные» выходные. Она предполагала, что два аборта сделали ее бесплодной и она никогда не сможет забеременеть снова. Хотя продолжала безнадежные попытки найти ответ на этот вопрос. Самый печальный случай произошел с Ивонной. После того, как «подруги» донесли на нее, ее отчим был выдворен из дома за сексуальные отношения с Ивонной и с четырнадцатилетней сестрой. Остальные поднимавшие руки были просто обычными девочками, исполненными «нечистых мыслей» и надежд на такие же нечистые действия. Какая девочка осмелилась бы не поднять руку и подвергнуться осуждению за это монахиней, другими девочками или даже самой собой?

Намного ли изменились взгляды за прошедшие тридцать лет? Держу пари, что Этер, девочка, падающая в обморок от сексуальных мыслей, тоже подняла бы руку.

Я думала и о том, каким образом мое собственное прошлое повлияло на неудачу в разговоре с Меланой и Дмитрием. Я могла настоять на повторной встрече. Разумеется, я много раз делала это с другими родителями. Хотя в этом случае я как будто боялась не поднять свою руку, чтобы в какой-то степени проявить сексуальность. Не как мою собственную сексуальность, а как тему, как часть реальной жизни их дочери. Кого-то, подобно Дмитрию, столь жесткому и непреклонному в своих убеждениях, не заботит, действует его дочь в своих фантазиях или нет. Факт существования фантазий вообще встречает его сопротивление и гнев. Я бы не хотела, чтобы этот гнев стал ограничивающим обстоятельством для Этер.