Валерий Губин - Я познаю мир. Философия

Как бы то ни было, к концу XVIII в. в философии сложилась странная ситуация: знаний человечеством накоплено много, а откуда эти знания — толком неизвестно.

Разрешить эту проблему попытался Иммануил Кант в своей знаменитой «Критике чистого разума». Кант настолько глубоко и нетрадиционно переосмыслил идеи и рационалистов, и сенсуалистов, дал настолько яркое и глубокое понимание сути человеческого познания, что его стали называть Коперником философии: как Коперник коренным образом изменил наши представления о Солнечной системе, так и Кант изменил наши представления о познании.

Кант попытался преодолеть односторонность и сенсуализма, и рационализма, полагая, что и чувства и разум играют одинаково важную роль в познании. Но есть еще одна удивительная человеческая способность, весьма таинственная по своей природе, из которой вырастают и чувства и разум, — и мы никогда, по Канту, не сможем вывести наружу механизмы ее действия. Это способность воображения, причем чистая способность воображения.

Мы можем себе помыслить не фокстерьера, не бульдога, не пуделя, а просто собаку вообще. Мы можем помыслить себе треугольник вообще, дом вообще, человека вообще. Хотя таких вещей, как собака вообще или дом вообще, в природе не бывает.

Однако с таких «чистых» предметов начинается всякое человеческое познание. Разум с помощью способности воображения так переплавляет, перетасовывает данные чувств, что получает в конце концов чистый предмет, вещь, закон. Многие миллионы людей видели падающие предметы, но нужно было мощное воображение Ньютона, чтобы в хаосе случайных событий увидеть строгий, повторяющийся и необходимый закон.

Чистое продуктивное воображение, согласно Канту, сверхъестественная, нечеловеческая способность, которой владеет человек и которая делает возможным познание: мы имеем право формулировать законы относительно всей природы (как в случае о законом всемирного тяготения) потому, что выводим эти законы не из своих индивидуальных переживаний, наблюдений и обобщений, мы имеем на это право потому, что пользуемся силой, намного превышающей наши ограниченные человеческие возможности.

Это дар, данный нам свыше, это результат сверхъестественного внутреннего воздействия в нас, это сила самой природы или Бога, которую мы можем почувствовать в себе, освободить ее, заставить служить себе. В этом смысле Кант говорил, что рассудок диктует природе законы вообще. Законов вообще, чистых законов, в природе нет. Они — продукт человеческой головы, продукт чистой способности воображения. В природе, как и в социальной жизни, есть хаос случайных событий, есть перепутанность и переплетенность связей, и только наше воображение может выявить из этого хаоса и воспроизвести в строгих и точных формах предметы, объекты, законы и т. д.

Например, законы астрономии нельзя увидеть, разглядывая в телескоп звездное небо; законы истории нельзя разглядеть, посмотрев в окно или прочитав газету. Астрономы тысячи лет разглядывали звездное небо, но лишь гений Кеплера «увидел» в движении звезд и планет точные и ясные законы небесной механики.

Таким образом, все наши знания в том виде, в каком они у нас есть и доступны нашему пониманию, взяты не из окружающего мира. Этот мир дает лишь сырой материал, служит пищей и толчком нашему воображению. Но наши знания и не от человека, не являются нашей произвольной фантазией и не заложены в нее заранее наподобие картофеля, кем-то положенного в мешок.

Демокриту надо было глубоко заглянуть внутрь себя, освободить свою умственную анергию, раскрепостить фантазию, чтобы увидеть в мире атомы и пустоту, в которой эти атомы вечно падают. И это ведь не красивая сказка, которой Демокрит забавлял своих учеников: с тех пор гипотеза об атомистическом строении вещества не уходила из науки, получая все новые толкования и обоснования.

Все открытия и изобретения в любой области всегда движутся в рамках чьей-то первичной интуиции. Кто-то первый увидел, чье-то воображение нарисовало общую картину иди контур проблемы, у кого-то хватило смелости в игре своего воображения увидеть открытие новых горизонтов и заявить об этом.

Наличие у человека воображения — не просто фантазии, а именно продуктивного воображения, когда он может вообразить себе предмет, очищенный от всех случайных черт, проявлений, «увидеть» закон в чистом виде, форму, тип и т. д., — свидетельствует о человеческой свободе. И в основе всех подлинно глубоких и важных знаний лежит человеческая свобода.

Обычно под истиной в современной науке понимают соответствие наших понятий, высказываний, теорий окружающему миру. Если соответствуют, значит они правильные, истинные, если не соответствуют — ложные.

Но очень многие философы отрицали такое понимание истины, считали его поверхностным, не соответствующим действительной сложности такого феномена, как истина. Например, с точки зрения Ницше, истина вовсе не есть соответствие наших понятий вещам мира. В конце концов мы находим в вещах то, что сами туда вложили. Эго нахождение называет себя наукой, а вкладывание — это искусство, религия, любовь. Мы сначала одухотворяем мир, делаем его сложным, глубоким, прекрасным, и тогда становится возможной наука, которая эту сложность познает и эту красоту пытается выразить. Например, о некоторых физических теориях сами физики говорят: они недостаточно красивы, чтобы быть истинными.

У древних греков было слово для обозначения истины — алетейя, что означает нескрытость, непотаенность. Истина не прячется, она лежит на виду, надо только уметь ее увидеть. Истина не вне нас, она — в нас самих. Она не только результат познания мира как чего-то внешнего; в сути своей истина — попадание в такую позицию, в такую жизнь, где мир и вещи вдруг открываются мне, становятся понятными, волнующими, бездонными, непостижимыми. Истину не открывают, в ней живут. Живут те, кому удается пробиться в такое состояние.

В этом смысле истина — всегда результат индивидуального прорыва к миру. И истины, полученные таким путем, всегда индивидуальны. Никто за вас понимать ничего не будет. Понять должны вы сами. И если вы что-то поняли, вы не можете свое понимание передать другому, он должен сам и по-своему понять. Поэтому всякая истина, полученная в живом опыте понимания, сама является живой и больше всего на свете боится стать общеупотребительной и для всех понятной — иначе говоря, пошлой. Боится, как все живое боится смерти.

Истина, по Хайдеггеру, — это событие открытости мира. Когда случается такое событие, оно потрясает нас, переворачивает душу, мы чувствуем себя посвященными в новое знание, в новую истину. Хайдеггер приводит как пример произведение искусства, которое всегда есть открытие того, что есть на самом деле. Он рассуждает о крестьянских башмаках, изображенных на известной картине Ван Гога, где нарисованы просто башмаки, пустые, стоящие неизвестно где; не видно даже земли, налипшей на них с поля или по дороге с поля. И все же, благодаря искусству, через эти башмаки мир открывается нам таким, каким мы его раньше не видели.