Валерий Губин - Я познаю мир. Философия

Только поэт может рассказать, как он любит («я помню чудное мгновенье»), а нам, простым смертным, приходится довольствоваться обычными заезженными фразами.

Многие наши чувства мы так и не можем внятно высказать и уносим с собой в могилу; уходим, не понятые миром.

Язык — не только инструмент передачи информации и не только средство общении. Язык — это еще и возможность дать высказаться миру. Мир просит слова. В первобытную эпоху мир представлялся людям говорящим: шумом ветра, плеском воды, шелестом листьев. Мир говорил деревьями, землей, птицами, животными, вещами.

Человеческий язык — не просто выражение мысли, чувства и желания. Язык — это способность человека откликнуться голосам окружающего мира, дать им свое человеческое звучание.

Разбить на земле сад — значит, пояснял Хайдеггер, разомкнуть замкнутость земли, чтобы она приняла в себя семена я побеги.

Так же и язык как бы разбивает мир, намечает в нем, показывает те места, в которых мир может высказаться. Сказать и говорить — не одно и то же. Можно много говорить и ничего не сказать. Можно молчать и сказать многое. Сказать — значит показать, объявить, дать видеть, слышать.

Нигде, кроме как в языке, мир, по Хайдеггеру, полностью не присутствует. Язык — это дом бытия. Мир хочет быть высказанным. Дело за нами. Присутствие мира в языке требует человека. Человек может дать слово миру, мир требует человека для своего явления. И человек требует мира, потому что иначе как в мире он себя не узнает.

В языке важны не только произносимые слова, но даже молчание, которое часто глубже слов проясняет смысл. Даже речь незнакомого языка — это не бессмысленный звук, а слово, мы чувствуем его значимость. Между непонятным словом и природным звуком лежит целая пропасть сущностного различия.

Тенденции современной культуры делают язык все более бедным и невыразительным.

В своем чистом виде, в первозданной стихии язык сохраняется только в поэзии. С точки зрения Хайдеггера, и мышление, и поэтическая речь когда-то возникли из «первопоэзии». Поэзия ближе к изначальной речи, чем любой другой способ выражения мысли. Размышлять вообще — значит поэтизировать: не просто писать стихи, а дать сказаться через себя стихии языка.

Язык на самом деле сильнее нас: это не мы говорим языком, а язык говорит нами. Истинный философ или истинный поэт прислушиваются к языку, к его чистому голосу, открывают его в себе, и тогда то, что они говорят, будет не пустой болтовней, а творчеством, раскрытием новых, не виданных ранее сторон мира.

Обычно считается, что говорение и слушание — разные вещи: один человек говорит, а другой слушает. На самом деле мы можем говорить, только когда слушаем себя, слушаем ту тишину в себе, которая вот-вот выразится в словах. Мы прислушиваемся к тому еще беззвучному голосу, который может вылиться в словах.

Язык есть мелодия человеческой жизни и одновременно — голос, которым говорит с нами мир. Мы живем в резонансе этого голоса — голоса Бога, голоса совести, голоса любви. Эти голоса есть нечто первичное по отношению к нашей естественной повседневной речи. Благодаря тому, что мы слышим эти голоса, мы присутствуем в мире.

В философии во все времена было два главных подхода к вопросу о том, как человек познает окружающий мир: одни философы считали, что мы познаем мир чувствами, другие — разумом. Первые иногда назывались сенсуалистами (от sense — чувство) или эмпириками, вторые — рационалистами.

Сенсуалисты считали, что чувства — единственный и достоверный источник наших знаний. Чувства нас никогда не обманывают, дают нам самую точную информацию. Уж если я взялся рукой за горячий утюг, то точно буду знать, что это такое. А вот когда мы начинаем размышлять, гораздо труднее набежать ошибки.

Основной лозунг сенсуалистов: чтобы знать — надо видеть! Видеть в широком смысле слова: слышать, обонять, ощущать и т. д. Основные формы чувственного познания — ощущение (когда мы воспринимаем какое-то отдельное качество: теплое, тяжелое, синее и т. д.), восприятие (когда мы воспринимаем целостный образ предмета — видим, например, яблоко, человека) и представление (когда мы можем представить себе наглядно и конкретно предмет, который сейчас не видим и не ощущаем).

Рационалисты, напротив, полагали, что наши чувства очень слабы и недостоверны. Чувствам не дана сущность вещей, не дано прошлое, не дано будущее. Зато все это доступно разуму. Еще Платон утверждал, что наши чувства обманчивы. Нельзя что-нибудь одновременно знать и не знать: либо я знаю, либо я не знаю. Но можно одновременно видеть и не видеть, закрыв рукой один глаз.

У рационалистов свой лозунг: чтобы видеть — надо знать. Поскольку мой глаз не вооружен мыслью, знанием, я и не увижу того, что мне нужно. Допустим, я открываю заднюю крышку телевизора — если я никогда не изучал электроники, я там ничего не увижу, кроме бессмысленного переплетения проводов, схем и т. д.

Основными формами рационального познания являются формы нашей мысли: понятие, суждение, умозаключение. Понятие открывает нам какой-нибудь существенный признак вещи. Очень многие явления в мире даже представить себе нельзя — например, скорость света или искривляющуюся в трехмерном пространстве Вселенную. — но можно понять. Суждение — это такая связь между понятиями, в которой что-либо утверждается или отрицается (например, яблоня — это дерево). И наконец, умозаключение (силлогизм) — это такой способ мышления, когда мы из двух суждений можем непосредственно вывести третье. Например:

Все люди смертны.

Иванов — человек.

Следовательно, Иванов смертен.

Сенсуалисты утверждали, что все наше знание происходит из опыта, из конкретного индивидуального опыта отдельного человека, а рационалисты считали, что из опыта никаких всеобщих и необходимых знаний вывести нельзя. Допустим, я хочу открыть или подтвердить закон всемирного тяготения. Беру большой камень и подбрасываю его. Зная массу Земли и массу камня, я могу в принципе рассчитать скорость, с какой камень будет стремиться к Земле.

Но ведь я не могу из своего личного индивидуального опыта делать выводы относительно всей Вселенной. Нет никакой гарантии, что выводимый мною закон будет работать везде и всегда. Я могу подбросить камень сто раз, могу тысячу, но я не буду уверен, что в тысячу первый раз он упадет, а не улетит в небо. Как же все-таки Ньютону удалось открыть свой закон?

Рационалисты полагали, что знание — не из опыта, а из головы. Но как оно попало в мою голому, «ели я предварительно не пытался увидеть, попробовать, поставить эксперимент? Знания, отвечали рационалисты, в голову не попадают, они всегда там находятся в виде врожденных идей. Знанию, если это действительно знание, научить нельзя и научиться под влиянием внешнего мира тоже нельзя. Это знание нужно вспомнить, как мы уже видели в разделе «Можно ли человека чему-нибудь научить?». И Платон, и Декарт, и Лейбниц, и многие другие рационалисты утверждали, что если правильно развивать человека, то он неизбежно придет к открытию законов, к новому пониманию мира, к новому видению.