Виталий Бианки - Вести из леса

Делайте и развешивайте дуплянки и для нас, сов, и для летучих мышей. Летучие мыши — не полевые, они вредных насекомых поедают. Хватит одни скворечники да синичники развешивать! Не одни скворцы да синицы на вас работают!

Жалуемся на воробьёв!

Эти проходимцы заняли нашу жилплощадь в скворечнике. Нас, хозяев, в наш же дом не пускают и ещё нахально чирикают прямо в глаза.

Предупреждаем: если в течение трёх дней не получим благоприятного ответа на нашу жалобу, то сами выбросим воробьёв из скворечника.

Мы, скворцы, птицы полезные, с нами шутки плохи!

Охо-хо, житьё наше — карасю позавидуешь!

Достаётся нам от рыбаков: на спиннинг ловят, на жерлицу ловят, на дорожку ловят, на кружки ловят, капканчиками ловят! Но жалуемся мы не на рыбаков, жалуемся мы на охотников. Житья нам от них, окаянных, нету! Все рыбачьи снасти не принесут нам столько беды, сколько одно ружьё.

У нас весной нерест, весёлые игры, метание икры, а эти злодеи нам в спины из ружей палят.

А ведь нельзя стрелять, законом запрещено. Но, видно, закон не для браконьеров писан. Где вы, наши защитники? Где вы, друзья инспекторы, лесники и егери? Где вы, юннаты и пионеры?

Услышьте наши рыбьи голоса!

Кто в скворечнике живёт? Скворцы? Я тоже раньше думал, что в скворечниках только скворцы живут. А недавно вижу, вылетают из скворечника какие-то крохотные птички. До того крохотные — меньше колибри. Я, конечно, полез смотреть. Смотрю, леток в скворечнике чем-то залеплен, оставлена только дырочка маленькая. И из дырочки этой вылетают… пчёлы! Пчёлы поселились в скворечнике и сделали из скворечника улей.

Есть в Ленинграде на окраине большой забор — на нём афиши расклеивают. Когда ни пойди, всегда у афиш воробьи толпятся. «Ишь, — думаю, — грамотеи какие — театрами интересуются!» Присмотрелся, — нет, не театры воробьям нужны. И даже не афиши. А нужен им клейстер, которым афиши к забору приклеены! Ветер отрывает старые афиши, воробьи клюют клей засохший. И, видать, сыты: знай чирикают!

Лежали себе на лугу камни. Может, сто лет лежали И вдруг стали… тонуть!

С каждым днём всё глубже и глубже уходили камни в землю, пока остались над землёй одни лысые макушки.

Что камни тонут в воде, — все знают. А кто знает, почему иногда камни «тонут» и в земле?

Северный охотник рассказал. Выслеживал он зверя. По следу видит: нашёл зверь на берегу выброшенную волной рыбу съел. В тундре зверька лемминга ногой придавил — съел. В утином гнезде насиженные яйца слопал, а в гнезде чайки — птенцов. Вот хищник!

Только не подумайте, что это был белый медведь или песец. У тех следы пятипалые, с когтями. А у этого зверя следы как у коровы — раздвоенные копыта.

Июнь — первый месяц лета. Месяц цветов, светлых ночей и тёплой воды.

Даже в городе видны приметы лета: букет сирени на столе, свист стрижей, по-летнему горячее солнце.

Над полями неумолчно гудят пчёлы, басовито жундят шмели. Вечером прохладно в лугах и на нивах. Над ними, как дымок, поднимается туман. По народной шутке, — это зайцы жарят блины. Ровный крик коростеля подчёркивает совершенную тишину белой ночи, такой светлой, что в полночь можно собирать в лесу цветы. Изредка нахмурится небо и брызнет дождём. Летний дождь! Какой он стремительный, весёлый и обильный!

Льётся дождь на лес, на поле, на озеро. А птенцы у глухарки ещё в тощем пере, — может забить их, застудить грозовой ливень. Укрылась мать у елового выворота, и к ней сбежались цыплята, — забрались под крылья и голов не высовывают.

А вот утята хоть бы что!

Свись! Свись! Свись! Сверху вода, снизу вода — всё равно купаться!

У берегов озера гуляет рыбья молодь. Если осторожно подойти к воде, увидишь, словно тысячи тёмных двойных палочек лежат на песке мелководья. Рыбка и тень, рыбка и тень. Потревожишь шагами — серебром брызнет стайка мальков, уходя в глубину.

Июнь — самая беспокойная пора для лесных мамаш. Покидает гнёзда, выбирается из нор молодёжь. Разлетается, разбегается. Как уследишь? А до беды недалеко. Дворовый пёс нашёл в траве желторотого дроздёнка. Обнюхивает, раздумывает, — хапнуть или не стоит? А птенец услышал шум и рот открыл, есть у чудовища просит. Совсем ещё глупый!

Рысёнок в осоке у ручья наткнулся на лягушку. Шерсть вздыбил, зубы оскалил, шипит… и пятится назад, — тоже не очень опытный герой!

Даже ласточки — уж на что безобидная птица! — нападают на ворону, что присела на конёк крыши. Щебечут тревожно, проскальзывают так близко, что ворона приседает и разевает клюв. Под коньком у ласточек гнездо, и кто его знает, что задумала непрошеная гостья.

Лето пришло…

Стоят травы ещё некошеные, нетоптанные. Стоят травы укосные, на полуденном ветру мягко шелестят. В луговой траве, того и жди, проглянет алая ягодка земляники, в лесной траве вот-вот покажется красная шапочка гриба-колосовика.

«Красное лето никому не надокучило», — говорят в народе.

В Латвии народ любит птиц. Рассказал я одному знакомому латышу про удивительную сороку Галю — воспитанницу харьковской юннатки Милы Пипчéнко. Сорока эта на чисто русском языке посылала ребят спать, чуточку только пришепётывала:

— Шпать! Все, все шпать!

Латыш сказал, что для него это не удивительно, потому что у них в Латвии даже неприручённые птицы, бывает, говорят на латышском языке. И рассказал мне такой случай.

Нынче весной он развесил в своём саду много новых птичьих домиков, — и все дуплянки, скворечники, синичники сейчас же были заняты разными дуплогнёздиками. Потом ему пришлось надолго уехать в Ригу, — и попал он к себе в деревню только в начале лета. Подходит к своему саду и вдруг слышит, — кто-то радостно его приветствует весёлым свистящим голосом:

— Свейки, свейки, свейки! Лабрит!

«Свейки!» — по-латышски — «Привет!», а «Лабрит!» — «Доброе утро!»

Хозяин остановился, но ни в саду своём, ни на крыльце дома никого не увидел. Решил, что ему это просто послышалось, и вошёл в сад. И тут опять — теперь прямо у него над головой раздалось весёлое: «Лабрит! Свейки, свейки, свейки!»