Марианна Басина - В садах Лицея. На брегах Невы

Слугам и детям (исключая любимца — Левушку) жилось в доме несладко. Особенно потому, что, ко всему прочему, Сергей Львович был скуп. Из-за разбитого стакана разыгрывалась трагедия. Сергей Львович мог целый час бегать по комнате и, мешая французские слова с русскими, кричать, что они бедны, что доходы от Болдина мизерные, что из Михайловского (это был камень в огород тещи — Марии Алексеевны) присылают черт знает что: гуси и куры тощи, масло горькое, яйца как горох.

— В этом доме заговор, — объявлял Сергей Львович, — меня хотят разорить. Ты видишь, мой друг, — он обращался к Александру как к свежему человеку, — против меня заговор. Не удивляйся, если в один прекрасный день твой отец пойдет по миру с сумой и посохом.

— Ну что вы, mon pere, — пытался возражать Александр, — стакан стоит десять копеек.

— Ошибаешься: пятнадцать.

Ольга жаловалась брату: каждый раз, когда ей надо сшить новое платье, чтобы не краснеть перед людьми, не выглядеть чучелом, она ломает голову, какую брошку продать: отец денег не дает. Даже свечку в свою комнату она покупает из собственных сбережений. Александр вскоре сам почувствовал, до чего доходит скупость отца. Когда ему понадобились бальные башмаки (ему хотелось модные, с пряжками), отец предложил свои, сохранившиеся еще с павловских времен.

А его комната со скудной обстановкой? Пушкин называл ее в стихах «мой угол тесный и простой». Он мог бы прибавить еще и «холодный». Как-то раз к нему зашел Кюхельбекер и не застал. Пушкин узнал об этом, найдя на столе стихи, которые Кюхля сочинил, сидя в его комнате. Стихи назывались «К Пушкину (из его нетопленой комнаты)».

Ну разве мог он приглашать к себе малознакомых людей? Его неуютная комната, их неустроенная квартира, вечные стычки с отцом…

Ольга восхищалась Петербургом.

Город необычайно красив. Поистине Северная Пальмира. «Ты пойди на Невский, — советовала она брату. — Нет, поезжай на набережную, на Адмиралтейский променад. Разве это Петербург? — Она презрительно указывала в сторону окна, из которого виднелась их убогая Коломна. — Петербург там…»

Восторги сестры были так красноречивы и заразительны, что Пушкин, смеясь, называл ее Иоанном Златоустом и обещал незамедлительно обегать весь город. Ему и самому не терпелось поскорей увидеть все. Его тянуло на улицы, к людям. Каждый день поутру он убегал из дому.

С Петербургом знакомился заново. Те детские впечатления, которые сохранились в его памяти, были не в счет. За несколько лет, что провел он в Лицее, Петербург вырос и ввысь и вширь, похорошел. То там, то здесь, вытесняя старые деревянные домишки, поднимались новые каменные здания. В два, в три, а то и в четыре этажа. Бородатые мужики, пропитанные запахами деревни, заполнили город. Они рыли землю, тесали камень, укладывали кирпичи. Каменщики пришли из Вологодской и Ярославской губерний, плотники — из Костромской, землекопы — из Олонецкой.

После победного завершения войны с Наполеоном столица самой могущественной в Европе страны бурно строилась. Во вновь образованный Комитет строения и гидравлических работ вошли выдающиеся зодчие — Карл Иванович Росси, Василий Петрович Стасов. Тот самый Стасов, который так искусно приспособил под Лицей один из флигелей царскосельского дворца.

Комитет строения рассматривал проекты всех построек, возводимых в Петербурге, от частных «обывательских» домов до общественных зданий. Все должно было быть на самом высоком уровне. Равняться было по чему — Зимний дворец, Биржа, Казанский собор, Адмиралтейство.

Когда Пушкин до Лицея жил в Петербурге, перестройка грандиозного здания Адмиралтейства была в полном разгаре. Теперь дело уже подходило к концу, и великолепный замысел гениального Захарова восхищал и удивлял. На том месте, где недавно стояло длинное обветшалое кирпичное строение, окруженное подъемными мостами, грязными рвами, заваленными бревнами и досками, выросло одно из красивейших зданий мира. Гигантской буквой «П», открытой к Неве, протянулись его величавые корпуса, а прямо против Невского проспекта поднялась его башня, увенчанная узким позолоченным шпилем, богато украшенная скульптурой и лепкой. Лучшие русские скульпторы вылепили фигуры могучих морских нимф, поддерживающих земную и небесную сферы, аллегорические барельефы: «Заведение флота в России», «Фемида, награждающая за военные и морские подвиги», «Слава, венчающая военные подвиги».

Все здесь говорило о морской славе России, и все было небезразлично Пушкину. Ведь в летописи русской морской славы значились и близкие ему имена.

Возле Адмиралтейства было лучшее петербургское гулянье. Когда начали перестраивать огромное здание, грязные каналы вокруг него засыпали, земляные валы, сохранившиеся еще с петровских времен, срыли и на месте их устроили обсаженный липами бульвар — Адмиралтейский променад. Липы хорошо принялись и скоро уже защищали гуляющих от солнца.

Широкая панорама города открывалась с Адмиралтейского бульвара. Отсюда видно было все, чем гордился Петербург: Неву, Зимний дворец, великолепные дома Дворцовой площади, образующей полукружье, Невский проспект, Исаакиевскую площадь, Конногвардейский манеж, Сенат, памятник Петру I и снова Неву и ее набережные…

Пушкин побывал и на другом бульваре, что тянулся по насыпи вдоль Невского проспекта от Мойки до Фонтанки. Бульвар был высокий и тоже с липами. С него можно было любоваться обеими сторонами главной улицы столицы, не рискуя попасть под колеса экипажей. А любоваться было чем. На каждом шагу возвышались творения великих зодчих, а зелень лип и вода трех узких, пересекающих Невский рек придавали ему неповторимую прелесть.

Почти у каждого здания была удивительная история.