Мишель Кастильо - Танги

— Ничем, благодарю вас… Ничем!

Танги с тревогой спрашивал себя, что ему теперь делать. Он оказался чужаком в собственной стране и не знал, куда идти и к кому обратиться. Эта знатная семья, блеск которой превозносила привратница, стала ему совершенно чужой. У него больше не было с ней ничего общего. Он сидел перед этой женщиной, нервно сжимая руки, и думал, что же ему теперь делать.

— На вашем месте я отправилась бы в полицию. Они, конечно, пристроят вас куда-нибудь. Не могут же они бросить вас на улице! Хотите, я пойду с вами?

— Нет, спасибо. Вы очень добры. Прощайте.

— Прощайте, сударь. И бог свидетель, что у меня болит сердце, как подумаю, что все вас покинули и вы остались совсем один на свете!

— Спасибо!..

Он медленно вышел из дома, не оглядываясь назад. Его почти не удивило все, что с ним произошло. Он шел по красивым, широким улицам и думал, что с удовольствием осмотрел бы Барселону. Затем он направился в полицейский участок. Ему пришлось просидеть несколько часов на скамье в приемной. Рядом с ним какой-то старик искал на себе вшей. Когда ему удавалось найти вошь пожирней, он тихонько крякал от удовольствия.

Танги прочел: «Дюмосский центральный исправительный дом». Он крепче сжал ручку своего маленького зеленого чемодана. Сопровождавший его полицейский позвонил. Послышалось дребезжание колокольчика. В массивной двери открылся глазок, и за ним появилось бледное лицо.

— Что вам надо?

— Я привел новичка.

— У вас есть сопроводительный ордер?

— Вот он. — Полицейский протянул бумажку.

Дверь отворилась. Перед Танги стоял монах в черном одеянии — маленький, тощий человек с бесцветными глазами. Он грубо выпроводил полицейского и знаком приказал Танги следовать за собой. Танги повиновался и вскоре очутился в маленьком кабинете с окном, выходившим в обширный парк с высокими деревьями. Монах уселся за стол с пишущей машинкой. Танги сказал ему свое имя, фамилию, возраст… имена родителей.

— Ваш последний адрес? — спросил монах.

Танги замялся, затем сказал:

— Сан-Себастьян.

— Сколько времени вы там прожили?

— Неделю.

— А перед тем?

— Концентрационный лагерь в Германии.

Монах поднял на Танги тусклые глаза. Танги почувствовал, что этот человек враждебен ему. Он старался понять, почему.

— Ты еврей? — спросил монах.

— Нет.

— Ты коммунист?

Танги чуть не улыбнулся, но сдержал себя.

— Нет.

— Тогда почему тебя отправили в лагерь?

— …Была война…

Танги не находил, что еще сказать. Он почувствовал отвращение. Ему хотелось, чтоб это скорей кончилось. Он старался понять, что значат все эти вопросы.

— Здесь тебе не Франция, — сказал человек в рясе глухим голосом. — Здесь с такой дрянью, как ты, расправа коротка… Стой прямо! А не то…

Он не закончил фразы. Танги не дрогнул. Он взял свои чемодан и последовал за монахом… Они пересекли парк и поднялись по высокой лестнице. Приют был расположен на холме. Танги шел молча. У него сжималось сердце. Сюда доносился городской шум, но все звуки казались приглушенными, словно во сне.

Они вошли в очень большой квадратный двор без единого дерева. Вокруг тянулись скамьи из андалузского песчаника. Воспитанники сидели на скамьях или стояли кучками и болтали. Все были острижены наголо и одеты в одинаковую форму: брюки цвета хаки и рубашка без ворота. На ногах — парусиновые туфли на веревочной подошве. Монах остановился у входа во двор. Там стояли два крепких парня с палками в руках.

— Вот новичок. Отведите его к парикмахеру. Его надо остричь.

— В какое отделение он поступает?

— Одиннадцатое «Б».

Танги смотрел, как падают короткие пряди его волос. Парикмахер, очень худой подросток с карими глазами, глядел, как загнанный зверек.

— Это ты — немец? — вдруг спросил он.

— Нет, я не немец. Я только приехал из Германии.

— Что в твоем зеленом чемодане?

— Кое-что из одежды, книги.

— Ничего съедобного?

— Есть фрукты, немного хлеба, сгущенное молоко.

— Какие фрукты?

— Бананы, апельсины, несколько мандаринов.

— Чураю шкурки!

— Что?

— Чураю шкурки!

— Что это значит?

— Что я первый зачурал шкурки и ты никому не должен отдавать их, кроме меня. Понимаешь?

— Разве вы едите шкурки?

— Конечно. Они вкусные… В апельсиновых шкурках есть витамин Б, а из мандариновых изготовляют муку… Представляешь, сколько витаминов в мандариновых шкурках!

Наступило молчание. Парикмахер закончил свое дело. Танги встал. Он протянул руку тощему мальчику, остригшему его:

— Меня зовут Танги.

— А меня Антонио Мадерас. Но все называют меня просто «Пе».

— Почему тебя так прозвали?

— У меня «пелипсия».

— Что?

— Такие припадки. Я падаю на землю без сознания, кусаю губы, делаю под себя… Слыхал?

— Да. Эпилепсия… У меня тоже бывали припадки. Да и теперь бывают. Но у меня не эпилепсия…

— Ты, видно, ученый!

Пе смотрел на Танги с восхищением.

— Нет, очень мало.

— А писать умеешь?

— Да.

— А можешь написать мне письмо? К моей сестре. Она в другом исправительном доме и прислала мне письмо. Но я не могу ей ответить.

— Ты не умеешь писать?

— Нет.

— И никто здесь не умеет?

— Кое-кто умеет. Секретарь Красного брата пишет. Но ему надо что-нибудь дать. У меня нет семьи, и я не получаю посылок. Я ничего не могу дать ему, разве только урву из собственного пайка. Но этого я не хочу. Надо есть, иначе умрешь. Особенно если ты болен.

— Я напишу тебе письмо.

— Ты мировой парень!

Пе немного замялся, потом сказал:

— Хочешь быть моим другом?

— Не возражаю.

— Я хочу сказать: хочешь быть со мной в доле?

— Что это значит?

— Все, что я получаю, я делю пополам с тобой, а ты все, что получаешь, делишь пополам со мной.

Танги колебался. Он смотрел на больного мальчика, который принялся раскладывать по местам машинки для стрижки и ножницы.

— Я не получаю посылок. За стрижку «жулики» каждый четверг дают мне что-нибудь поесть. Но никто не хочет быть в доле со мной. В долю входят только «жулики». Сироты ни с кем не бывают в доле. Из чего отдавать половину, если ты ничего не получаешь? Но приятно быть с кем-нибудь в доле: тогда чувствуешь себя не таким одиноким, понимаешь?

— Да. Если хочешь, я буду в доле с тобой.

— И пожмем друг другу руки?

— Идет. — Танги, улыбаясь, пожал ему руку.

— А теперь плюнь на землю и скажи: «Кто первый нарушит договор, тот изменник».

Танги послушался. Глаза его нового друга загорелись странным блеском. Он принялся болтать обо всем без всякого смысла. Наконец он сказал:

— Теперь тебе надо сходить в кладовую. Вытащи еду из чемодана. Я постерегу. Иначе у тебя ее там украдут. Я подожду тебя здесь.