Галина Галахова - Про того, кого не заменить

Первые сборщики собирали совсем простые вещи — вроде каменного топора. Им легко было: они привязывали камень к палке без всякого чертежа. Зато сейчас станки поумнели и стали очень сложными, деталей в них много, и все они запутаны-перепутаны.

Поэтому даже такой мастер, как Брюс, без меня обойтись не может.

А чтобы вам не было скучно, посмотрите на чертёж Шалтая-Болтая в трёх видах: спереди, сверху и сбоку. Разберитесь, где какой вид…

Кто же всё-таки Брюс — рабочий или инженер? Кого в нём больше?

Я наклоняюсь над чертежом. Ничего не понимаю: сплошное нагромождение линий, даже голова кружится. Хуже, чем загадочная картинка «Найдите пионера Васю»…

Брюс проводит по одной линии, потом — по другой. Он-то в знакомом «лесу»! Может хоть с закрытыми глазами идти, а всё равно выберется. Зато для посторонних… Никаких надежд на спасение нет, можно только кричать: «А-а-а!»

Леонид Васильевич не замечает моего испуга.

— Вот здесь сигнал через систему реле поступает на магнитную запись…

Я не понимаю, о чём говорит мне Брюс, я просто смотрю на него. Сейчас он кажется мне совсем другим — непохожим на всех, кого я знаю. Мир, в котором он живёт, для меня не просто тёмный лес, а совсем другая планета.

Тридцать четыре года он склоняется над этим верстаком. Верстак видел его мальчиком, юношей, мужчиной, видел его счастливым, весёлым, злым. Видел, но ничего не расскажет, даже если его об этом попросить как следует. На нём нет никаких надписей — не то что на парте Нырненко: «Здесь сидел и веселился Саша Мышелов». Или: «Я — Анетта Факирова. Мне восемь лет и пять дней».

На верстаке есть зарубки — это следы инструментов. Но инструменты тоже молчат…

Брюс работал, а я стояла около него и задавала вопросы. Когда тебя спрашивают, всегда приходится отвечать. Правда, например, к моему знакомому второкласснику Нырненко это не относится.

Однажды он не выучил стихотворение про то, как осень наступила, высохли цветы. Татьяна Николаевна вызвала его, а он молчал. Тогда она стала спрашивать: «Ты выучил?». А он молчал. Долго она его спрашивала. А он всё равно молчал и только тяжело сопел, так что его услышал даже Пчелинцев на последней парте. Пчелинцеву стало жалко Нырненко, и он закричал: «Он глядел, глядел в стихотворение! Я сам видел!» Татьяна Николаевна вызвала его тоже, и теперь они вдвоём тяжело сопели…

Леонид Васильевич вежливый человек. Приятно беседовать с вежливыми людьми. Но вдруг зазвенел звонок — начался обеденный перерыв, и Брюс с облегчением вздохнул: кончатся вопросы…

И тут я вспомнила, где раньше слышала эту фамилию — Брюс. Это же из «Полтавы» Пушкина! «…И Шереметев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин…»

Полтава, год тысяча семьсот девятый… Может быть, я сделала историческое открытие. Далёкий прадед Брюса — в войске Петра I, а его прапраправнук — один из лучших сборщиков Ленинградского инструментального завода!

Но Леонид Васильевич от далёкого прадеда отказался:

— Нет, не мой родственник. Мой отец — рабочий, дед — тоже, мать — тоже. Из Псковской области…

Брюс уже снимал спецовку, вот-вот уйдёт. У меня в голове вертелось: «Как его остановить, как его остановить?!». И я догадалась. Мне стало смешно, потому что Брюс сейчас попадётся в ловушку, а Брюс посмотрел на меня и сделался серьёзным.

— Что-нибудь ещё придумали?

— Сдавайтесь, Леонид Васильевич, руки вверх! Вы когда-нибудь в школе выступали?

— Приходилось, — неуверенно ответил Брюс. — А что?

— Рассказывали ребятам о своём заводе?

— Рассказывал…

— Вы им всё про свои автоматы рассказывали! А ребята захотели узнать про вас — живого человека! Иначе, говорят, на нас эти рассказы не действуют.

У Брюса вытянулось лицо.

— Вот уж не думал, — смущённо протянул Брюс, — что вы меня так ловко подловите.

Некоторое время Брюс молчал. Наверное, он думал о том, как свободно ему жилось до этого дня. И вот тебе раз — попасть в историю!

— Ладно, — сказал он обречённо. — Пишите, раз подцепили на крючок. Только не упирайте на мою персону. На завод надо упирать. Потому что завод для меня… — он поискал слово, — всё равно что тёплый дом. Особенно если вспомнить войну. Опять же — блокада. Не люблю вспоминать то время. Тяжело… Ну что ж… родился я…

Леонид Васильевич начал рассказ. Я слушала его и вдруг почувствовала, что говорит он как-то слишком гладко, как будто урок вызубрил: «родился… учился… работал… война… победа… опять учился… армия… опять учился… снова работал… женился… родился сын…»

Брюс, видимо, заметил моё разочарование.

— А что поделаешь! — сказал он. — Жизнь моя без особых зигзагов.

— А приключения у вас были, такие, чтобы ни с кем больше не случались?

— Чего нет, того нет.

— А случай, когда вы замок починили и заступились за шестиклассников?

— Какой замок? Какие шестиклассники? — удивился Брюс.

Я ему рассказала этот самый случай. Брюс долго смеялся:

— Это не со мной. Тут ошибка какая-то. Замок — это верно, любой могу сделать и починить, но такого случая не было.

Ну и Нырненко! Перепутал всё… Но отступать уже поздно.

— Ничего! — сказала я. — Придумаю вам приключения. А то — какая книжка без приключений? Я про вас вот что напишу: как будто в цехе ночью пожар был. А вы дома почувствовали беспокойство и прибежали на завод. И спасли ценные станки. А? Хорошо?

Леонид Васильевич посмотрел на меня пристально и помедлил с ответом. Он задумался, как шахматист перед хитрым ходом. Самый хитрый ход в шахматах — ход конём. И Брюс сделал этот ход, после которого уже мне пришлось сдаваться.

— Жизнь у меня обыкновенная, — строго сказал он, — особых событий взять неоткуда, повторяю. Но придумывать мою жизнь не надо. На это я заранее не согласен. Или уж пишите как есть, или… Было уже однажды, когда я сам себя не узнал. Хватит с меня! — закончил он почти сердито.

— Леонид Васильевич, — с надеждой спрашиваю, — а что произошло?

— Произошёл у нас смешной случай. Хотя кому — смешно, а кому — не очень. Я, например, не очень смеялся. Напечатали про наш цех заметку в газете. На другой день приходим на работу, а наши ребята проходу не дают. Тыкают пальцами в газету и хохочут. Читаем заметку. А там нас называют покорителями рубежей и маяками. Начальника цеха зачем-то на капитанский мостик поставили. Про какой-то грохот вокруг него навыдумывали… А всего этого у нас нет. Работаем мы, конечно, хорошо. Стараемся. Но без капитанского мостика. Верите ли, глаза было стыдно поднять. А наши шутники весь день в цехе искали рубежи и капитанский мостик. Я к чему говорю? Меня здесь все знают, жизнь моя на виду. Не надо преувеличивать!