Юлия Бийе - Война Катрин [litres]

В автобусе у меня затряслись поджилки, и я решила вернуться обратно: нечего позориться, не придет никто на выставку какой-то безвестной, бездарной девчонки. По случаю вернисажа я купила себе модное голубое платье с вырезом спереди, узкой чуть ниже колен юбкой и прорезными карманами. А к нему такие же голубые туфли на каблуках. Цвета полевого цикория, корни которого я собирала в Пиренеях. Нашего заменителя кофе. Я потому такое платье и выбрала. Чтобы принесло мне удачу. А теперь чувствую себя в нем смешной и неуклюжей. Ковыляю на высоченных каблуках в узком платье не по сезону. Я вспомнила модные журналы мадемуазель Арманды, учительницы в деревенской школе, и подумала: кажется, я такое же глупое и нелепое создание, как она.

Жанно твердил, что я красивая, что фотографии у меня классные, но мне становилось все хуже и хуже, а мы все ближе подъезжали к остановке «Площадь Сен-Поль». Жанно держал меня крепко и не отпускал, сбежать никакой возможности. Галерист порекомендовал нам прийти к восьми часам, чтобы у публики успело разгореться желание меня увидеть.

Больше всего я боялась очутиться в пустом зале, где стоял стол с бутербродами и шампанским, которое заказали в немалом количестве. Пингвин молчал, но я чувствовала, он тоже тревожится. Наверняка не меньше моего боится фиаско и все его лучезарные обещания кажутся ему сейчас очень сильно преувеличенными. И я ему прямо в лицо высказала, что мне неприятно смотреть, до чего он за меня боится. Пингвин расхохотался. И заявил: плохо же я знаю его друга. Владелец галереи – знаток и любитель искусства, этого у него не отнять. Но еще и коммерсант, умеет подавать и продавать фотографии, а кроме того, весьма дорожит своей репутацией открывателя талантов – так окрестили его журналисты специализированных изданий. Он вложился в выставку, потому что уверен в моих способностях, и внакладе после нее оставаться не собирается. Он заранее разослал множество пригласительных билетов, постучался во все двери, какие могут открыться, и только после этого заказал шампанское.

Так оно и случилось. Февральским вечером на вернисаже собрался весь Париж, причастный к искусству фотографии. Любители смаковали возможное открытие, готовились – если звезда родится – говорить всем и каждому: «Как же, как же, я был там». Я получила возможность почувствовать, что такое слава, и несколько часов наслаждалась ею. На вернисаже меня ошеломило все: взгляды журналистов и фотографов, они смотрели на мои фотографии и на меня. Слова, которые до меня случайно доносились. Заливистый смех Чайки, который разносился по всем залам. Улыбка Жанно. Поцелуи Пингвина. Пузырьки шампанского. Оно щипали мне горло, а я снова и снова чокалась с незнакомыми людьми, которые задавали мне тысячи вопросов, я же всерьез на них отвечала, если можно отвечать всерьез, когда бокалы наполняются, едва успев опустеть.

Вернисаж закончился около полуночи, и галерист предложил отвезти всю нашу компанию в Севр на своем автомобиле.

На следующей неделе многие газеты напечатали благожелательные отзывы о выставке.

В недавно появившемся журнале «Эль» написали: «Девушка еврейка, спасающаяся на дорогах войны, поделилась тем, что видела. Каждая ее фотография – свидетельство о мире, который борется, рушится, гибнет и воскресает…»

В «Фигаро» говорилось: «Юная девушка рассказала о своей войне шестьюдесятью фотографиями, показала ее глазами подростка, столкнувшегося с ненавистью и смертью…»

В «Иллюстрасьон»: « Замечательная выставка, переносящая нас из Севра в Рьом, потом в Лимож, затем в Пиренеи, насыщенная затаенными, целомудренными юными чувствами…»

Журналисты не скупились на похвалы. Самые модные фотожурналы упомянули о выставке и опубликовали несколько моих работ.

Прошло около месяца после вернисажа, и я получила в Севре письмо. Мне написал Этьен, он напал на мой след, прочитав статью в журнале «Вог». Он сразу узнал и оценил мои работы и написал, что всегда помнил обо мне. Он не получил от меня ни единого письма ни во время войны, ни после и спрашивал, помню ли я его.

– Жанно, что бы ты сделал на моем месте? Если бы человек, которого ты любишь, то есть, я хочу сказать, женщина, которую ты любишь, написала бы тебе такое письмо?

Жанно представил себе, что получил весточку от Сары, и, не колеблясь ни секунды, ответил:

– Поехал бы к ней, а там будь что будет.

После нашего короткого разговора и долгой бессонной ночи, когда я пыталась посмотреть на свою жизнь со всех возможных сторон, я приняла решение.

В семь часов утра вихрем помчалась вверх по лестнице и стала стучать в дверь квартиры Пингвина и Чайки, пока не появился взлохмаченный Пингвин в серой пижаме, с трудом разлепивший глаза. Я попросила об особом разговоре за чашкой кофе. Чайка пришла в халате, удивленная и нахмуренная. Перед нами она всегда безупречно выглядела, а тут я застала ее в неглиже. Сдвинув брови, она сердито сказала:

– Чего-чего, а нахальства тебе не занимать!

Она готова была и дальше мне выговаривать, но ей слишком хотелось узнать причину моего столь раннего вторжения и очень хотелось кофе. Так что она взялась за кофейник и пригласила меня в крошечную кухню, где они только завтракали. И вот, когда мы все втроем уселись, я, набравшись мужества, застрочила, чтобы не дать им возможности высказаться, пока я не договорю.

– Я решила уехать. Поеду в Рьом к тому самому фотографу Этьену. Я люблю его, он любит меня, и мы теперь будем вместе. Еще я хочу повидать всех, у кого жила в последние годы, и отдать им фотографии, которые им принадлежат. Маленькая Алиса меня ждет. Когда я с этим покончу, думаю, смогу фотографировать по-новому, не ставя заслонки между собой и миром. Этьен мне поможет. Может быть, мы уедем с ним в Америку, когда у нас появятся деньги на дорогу, но мы и еще куда-нибудь съездим с фотоаппаратами. Я люблю вас как родных. Но уезжаю именно потому, что вы научили меня быть свободной. Я знаю, что сваливаю на вас всю работу, что я нужна детям. Все знаю. Но знаю и другое: через несколько лет я подарю им изображения, которые ждут меня, которые только я могу вызвать к жизни. Подарю им свои фотографии. Это лучшее, что я могу дать. Вы мне открыли, что фотография, живопись, скульптура, все виды искусства нужны, чтобы жить. Когда чье-то творение открывает нам мир по-новому, когда художник учит нас иначе смотреть на жизнь, мы становимся сильнее, разумнее, ближе к самим себе и другим людям. Я не стану учительницей, мне необходимо увидеть мир, я хочу путешествовать, ездить, знакомиться с разными странами, с разными людьми. Я охотник за образами, в них моя жизнь. Я хочу уехать завтра, а потом когда-нибудь к вам вернусь. Буду часто возвращаться. Дом в Севре – мой порт приписки. Вы знаете не хуже меня, что моряки всегда мечтают вернуться на свой кусочек земли, хотя не могут долго обходиться без моря.