Константин Симонов - Подвиг капитана Сабурова

Сверху стреляли всё чаще.

«Спустятся или нет? — подумал Сабуров. — Нет, не спустятся, побоятся». Он решил так, потому что стреляли сразу отовсюду, беспорядочно и наугад.

Он лёг, подперев плечом труп, который таким образом полулежал на нём и закрывал его от пуль.

«Когда же кончится?» — подумал Сабуров. Он чувствовал, что коченеет, потому что немец, падая, вылил на него воду из ведра. Было невероятно холодно. Сверху продолжали стрелять, и так они могли стрелять всю ночь. Сабуров решительно сбросил с себя мертвеца и пополз. Пули ударялись в землю то впереди, то позади него, и, когда он прополз шагов тридцать, а стрелять продолжали чуть ли не вдоль всего берега, к нему, — именно потому, что стреляли так много, — вернулось ощущение, что в него не попадут.

Он прополз пятьдесят, сто шагов. По берегу всё ещё стреляли. Ещё пятьдесят шагов...

Руки его так окоченели, что уже не чувствовали земли. Были хорошо видны огоньки выстрелов там, на обрыве, откуда стреляли. Теперь и сзади, откуда он шёл, и спереди, от Ремизова, виднелись трассы пуль, шедшие по направлению к стрелявшим немцам. Перестрелка разгоралась всё сильнее, немцы стали всё реже стрелять вниз и чаще отвечать влево и вправо. Тогда Сабуров вскочил и побежал, — он больше не мог ползти. Он бежал, спотыкаясь, перепрыгивая через брёвна. У него мелькнула мысль: там, у Ремизова, должны понять, что немцы стреляют по какому-то из наших. Несмотря на грязь и темноту, он бежал отчаянно-быстро. Он остановился, вернее упал, только тогда, когда кто-то подставил ему ногу. Он упал лицом в грязь, ушиб плечо; кто-то в это время сел ему на спину и стал крутить руки.

— Кто? — спросил хриплый голос.

— Свои, — почему-то всё ещё топотом сказал Сабуров и, чувствуя, как ему выкручивают пальцы, толкнул свободной рукой одного из навалившихся на него так, что тот покатился.

— Чего пихаешься? — послышался голос.

— Говорю, свои. Ведите меня к Ремизову.

Немцы, должно быть, услышали возню и пустили сюда несколько очередей. Кто-то всхлипнул.

— Что, ранило? — спросил голос.

— В ногу, больно.

— Сюда, — сказал кто-то и, схватив Сабурова за руку, потащил его вперёд.

Они пробежали несколько шагов и спрятались за остатками фундамента.

— Откуда? — спросил тот же голос.

— От генерала.

— Кто это? В темноте не вижу.

— Капитан Сабуров.

— А, Сабуров... Ну, а это Григорович, — и голос сразу стал знакомым Сабурову. — Это ты мне плюху заехал? Ну, ничего, от старого друга.

Григорович был одним из командиров штаба, которого Проценко месяц назад, по его просьбе, отправил командовать ротой.

— Пойдём к Ремизову, — сказал Григорович.

— Ремизов жив?

— Жив, только лежит.

— Что, тяжело ранили?

— Да не так, чтобы очень тяжело, — сказал Григорович с коротким смешком, — а неудобно ранили. Он сегодня весь день ругается, без всякой передышки. Ему, по-научному говоря, в ягодицы из автомата всадили, так он или лежит на животе, или ходит, а сидеть не в состоянии.

Сабуров невольно рассмеялся.

— Чего ты смеёшься? — спросил Григорович.

— Да так, смешно.

— Тебе смешно, — сказал Григорович, — а нам он тут на почве дурного настроения весь день такую баню задаёт. Нам не до смеха.

Сабуров нашёл Ремизова в тесном блиндажике, лежащим на койке плашмя, с подушками, подложенными под голову и грудь.

— От генерала, что ли? — нетерпеливо спросил Ремизов.

— От генерала, — сказал Сабуров. — Здравствуйте, товарищ полковник!

— Здравствуйте, Сабуров! Я так и думал, что кто-нибудь от генерала, и велел стрельбу не открывать. Ну, как там у вас?

— Всё в порядке, — сказал Сабуров, — за исключением того, что от генерала Проценко до полковника Ремизова приходится ползать на животе.

— Хуже, когда приходится лежать на животе, — сказал Ремизов. Потом, хитро прищурившись, посмотрел из-под густых седых бровей на Сабурова и спросил: — Вам уже, наверное, говорили о моём ранении?

— Говорили, — сказал Сабуров.

— Ну, конечно, рады позлословить. «Командир полка ранен в интересное место...» Погодите, погодите, — вдруг перебил он самого себя, — да что вы весь в крови? Ранены, что ли?

— Нет, — сказал Сабуров. — Немца убил.

— Ну, снимите хоть этот ватник, что ли. Эй, Шарапов, дай капитану умыться и ватник мой дай! Снимайте.

Сабуров стал расстёгиваться.

— Ну, что вам генерал приказал?

— Уточнить положение и сообщить, — сказал Сабуров, умалчивая о том, что Проценко предполагал худшее и приказал ему возглавить полк.

— Ну, что же, положение, — сказал Ремизов, — положение не столько плохое, сколько постыдное. Отдали кусок берега. Комиссар полка убит. Два командира батальонов убиты. Я, как видите, жив. Надо восстанавливать положение. Как генерал настроен восстанавливать положение?

— Думаю, в предвидении этого он меня и по-, слал, — сказал Сабуров.

— Я тоже так предполагаю. Ну, с двух сторон восстанавливать надо, разумеется, — сказал Ремизов. — Значит, обогреетесь, придётся вам двигаться обратно.

— Придётся, — сказал Сабуров.

— А можете остаться у меня, командира туда пошлю. Как вам приказано?

— Нет, я вернусь, — сказал Сабуров.

— Семён Семёнович! — крикнул Ремизов.

Вошёл майор, начальник штаба.

— Схемочка нашего расположения сделана?

— Сейчас кончим, — сказал начальник штаба. — Уточняем.

— Ну, давайте скорее, скорее, батенька. Шевелитесь! Вы меня опередили, — обратился Ремизов к Сабурову, — я сам хотел командира посылать. Вот схемочку готовили, чтобы точно всё было, из-за этого задержался. Сейчас подготовят, я с вами командира пошлю. Филипчука знаете?

— Нет, не знаю, — сказал Сабуров.

— Из моего полка. Хороший, смелый командир. Пойдёт с вами. Вот схемку подготовят, и пойдёте.

Ремизов попробовал приподняться.

— Представляете, куда угодил? У меня такой характер скверный, что я бегать всё время должен: и думать не могу, не бегая, и командовать не могу, — ничего не могу. Не знаю, откуда это у меня. Всё-таки шестой десяток, пора бы уже отвыкнуть... Шарапов! — снова крикнул он.

Появился ординарец.

— Шарапов, помоги мне с койки слезть.

Шарапов взял его за плечи и помог встать.

Ремизов кряхтел, стонал и ругался и всё это успевал делать как-то сразу. Поднявшись, он, морщась от боли, пробежал несколько раз взад-вперёд по блиндажу.

— Схемочка готова?

— Готова, — сказал майор, подавая бумагу.

— Вот тут при схемочке всё записано, — взяв, скорее вырвав, у майора бумагу и продолжая бегать, сказал Ремизов. — Всё написано, что у меня где стоит и что можно сделать с моей стороны. Знаете, как-то сразу вышло: обоих командиров батальонов убили, комиссара убили и меня ранили, — в течение получаса всех. Как раз в этот момент и вышла вся история.