Константин Симонов - Подвиг капитана Сабурова

Рисунки И. Луганского

Было уже темно. Совсем близко полукольцом над передним краем немцев висели их сигнальные белые ракеты. Сабуров шёл рядом с автоматчиком, спотыкаясь и чувствуя, что он страшно устал и засыпает на ходу.

— Погоди, — сказал он на середине пути. — Дай сяду.

Он присел на обломок кирпича и с горечью подумал, что, должно быть, стареет или начинает уставать не той усталостью, которая приходит каждый день к вечеру, а длинной, непроходящей, которой больны уже многие люди, провоевавшие полтора года. Они посидели несколько минут и пошли дальше.

Проценко они нашли не сразу. Их не предупредили, а он, оказывается, за эти четыре дня, что у него не был Сабуров, переместился. Теперь его командный пункт был, как и у Сабурова, в подземной трубе, но только в огромной, четырёхметровой, которая служила главной городской магистралью, спускавшейся к Волге.

— Ну, как тебе нравится новое помещение, Алексей Иванович? — спросил Проценко у Сабурова. — Хорошо, правда?

— Неплохо, товарищ генерал. И главное, пять метров над головой.

— Как бомба ударяет, только посуда в доме сыплется, больше ничего. Ну, садись.

Сабуров сел.

— Чаю, — сказал Проценко.

Ординарец быстро подал чай.

— Пей.

Сабуров выпил, обжигаясь, кружку горячего чаю. Он надеялся, что сон соскочит с него, но сон не пропадал. Он с трудом удерживался от того, чтобы не клевать носом при генерале.

— Ты всё на прежнем месте? — спросил Проценко.

-Да.

— Значит, ещё не разбомбили?

— Выходит так, товарищ генерал.

Сабуров заметил, что во время этого разговора.

Проценко так внимательно присматривается к нему, словно видит впервые.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Проценко.

— Хорошо.

— Да я не про батальон, а про тебя. Как ты себя чувствуешь? Поправился?

— Поправился, — сказал Сабуров.

Проценко помолчал и снова внимательно посмотрел на Сабурова.

— Я хочу, Алексей Иванович, дать тебе одно задание, — сказал он вдруг строго, как бы удостоверившись, что задание это он может дать и что Сабуров его осилит. — Ремизова отрезали.

— Знаю, товарищ генерал, — сказал Сабуров.

— Знаю, что знаешь. Но мне от этого не легче. Я знаю, что его отрезали, но не знаю, как там у него: кто жив, кто убит, сколько осталось, что могут сделать, чего не могут, — ничего не знаю. А я должен знать и сегодня же, — понимаешь?

— Понимаю.

— Потом, может быть, легче будет, когда Волга станет, по льду можно будет обходить. А сегодня нужно итти по берегу. Я проверял. В принципе пройти там можно, потому что немцы до самого обрыва дошли, но вниз не спустились. Мы отсюда не дали это сделать, а Ремизов, наверное, оттуда не дал. В общем, с откоса они не спускаются. Придётся тебе пройти под откосом низом. И выполнить это... — Проценко сделал паузу, посмотрел на усталое лицо Сабурова и жёстко добавил: — Сегодня же ночью. Мне нужно, чтобы пошёл человек не просто так, а чтобы мог мне всё точно узнать и, если все выбиты, взять на себя команду. Так вот, в зависимости от обстановки, я или буду ждать тебя обратно сегодня ночью или, если ты останешься там, буду ждать того, кого ты пришлёшь. Как — один пойдёшь или автоматчика с собой возьмёшь?

Сабуров на секунду задумался.

— Немцев на самом берегу нет?

— Маловероятно.

— Если нарвусь на немцев, так и два автоматчика меня всё равно не выручат, — пожал плечами Сабуров. — А если просто обстрел — так одному незаметнее. По-моему, так.

— Ну, как знаешь.

Сабурову очень хотелось посидеть ещё минут пять здесь, в тепле и безопасности, но он поймал глазами движение Проценко, готовившегося встать, что означало бы окончание разговора, и поспешил подняться первым.

— Разрешите итти?

— Иди, Алексей Иванович.

Проценко встал, пожал ему руку не крепче и не дольше обычного, словно хотел сказать этим, что всё должно быть в порядке и незачем прощаться как-то по-особенному.

Сабуров вышел за перегородку, во второе отделение блиндажа, где сидел знакомый ему адъютант Проценко — Востриков, парень недалёкий и вечно всё путавший, но ценимый генералом за безграничную храбрость.

— Идёте, товарищ капитан? — спросил Востриков.

— Да. Слушай, Востриков, я у тебя автомат оставлю.

— Хорошо, будет в сохранности.

Сабуров поставил в угол автомат.

— Теперь вот что ещё. Дай мне две «лимонки», а лучше штуки три или четыре. Есть?

— Есть.

Востриков порылся в углу и, не без некоторого душевного сожаления, дал Сабурову четыре маленьких гранаты Ф-1; они были у него уже с аккуратно привязанными верёвочками, чтобы подвешивать к поясу. Сабуров, не торопясь, подвесил их по две с каждой стороны, предварительно попробовав, крепко ли сидят в них кольца.

— Тише, — сказал Востриков, — выдернете ещё.

— Ничего.

Пристроив гранаты, Сабуров отстегнул неудобную треугольную немецкую кобуру, положил её рядом с автоматом, а парабеллум засунул под ватник, за пазуху.

Сабуров пожал руку Вострикову и вышел.

Проценко, оставшись один, задумался. В сущности говоря, он посылал Сабурова не потому, что ему больше некого было послать, а потому, что Сабуров уже раз наладил ему связь с армией, и у него было сейчас чувство, что именно Сабуров должен дойти и сделать. И хотя было очевидно, что сделать это почти невозможно, но всё-таки чувство это не исчезло у Проценко. Он сидел за столом и неторопливо и подробно обдумывал предстоящее. Вернётся ли Сабуров или, оставшись там за командира полка, пришлёт кого-нибудь сюда, всё равно, так или иначе, эти четыреста метров обрыва, на которые выскочили немцы, надо взять обратно.

Чем же, какими же силами отбивать берег? О том, чтобы взять с позиций хотя бы один батальон, не могло быть и речи: надо было отовсюду, из каждого батальона вытягивать по нескольку десятков людей и создавать к завтрашней ночи сборный штурмовой отряд. Только так, другого выхода не было.

— Ну, как же вы решили, товарищ генерал? — спросил начальник штаба.

Проценко взял листок бумаги и сам подсчитал состав отряда.

— Вот, — сказал он, — здесь написано, по сколько человек откуда взять. За ночь выведи людей сюда в овраг. Днём сколотим их, подготовим, а завтра ночью, будем живы, отберём берег.

Проценко был мрачен. Его лицо ни разу не осветила обычная хитрая улыбка.