Сара Пеннипакер - Здесь, в реальном мире

Вар положил камеру и перекатился на бок. Джолин поправляла головки очередным пересаженным одуванчикам. Дорожка перед входом теперь была с двух сторон обрамлена цветами — яркие пятнышки, как золотые монетки.

— Что выбираешь, летать или быть невидимкой? — спросил её Вар.

Джолин села поудобнее и отложила совок. Вот это ему в ней нравилось — она всегда думала, прежде чем отвечать.

— Летать, — объявила она своё решение через минуту и снова занялась пересадкой одуванчиков.

Вар поднялся и пересел к ней.

— Они как подсолнухи, только уменьшенные.

И это напомнило ему кое-что, о чём он давно хотел рассказать Джолин. Кое-что, от чего она точно рассмеётся, как тогда с миссис Ставрос.

— В тот день в «Гроте». Ты не видела, а это было жутко смешно. Одна тётенька спала прямо там, на диванчике, представляешь? А волосы у неё ярко-жёлтые — получался как бы такой идеальный жёлтый круг, — но в серединке чёрные. Про себя я её назвал Подсолнух. А? Скажи?

Но Джолин не рассмеялась. Она выпрямилась, сплела пальцы на груди и отвернулась, глядя на «Грот».

Вар сделал вторую попытку:

— Или как нимб. Золотой нимб, подгоревший в серединке.

Джолин не шелохнулась.

Вар выложил последний козырь:

— И кажется, она была пьяная .

Джолин встала. Стиснула кулаки и пошла прочь.

А Вар почувствовал, что его желание наконец исполнилось — он стал невидимкой. Оказалось, что это не так уж и здорово.

Каждый день, после того как Эшли уезжала, Вар и Джолин прыгали в ров. Они плавали в глубокой его части и устраивали догонялки в мелкой. Эй, комариные яйца, даже не надейтесь вылупиться!

В воде Вар всегда старался помнить о перерождении и быть к нему готовым — на случай, если это такая штука, которая нападает на человека внезапно и застаёт врасплох. И, конечно, при этом он следил, чтобы лицо его оставалось равнодушным.

Вода была прохладная, но в середине дня — в середине лета, в середине Флориды — припекало будь здоров, несмотря на солнцезащитный крем, защитный фактор восемьдесят, гипоаллергенный, наносить каждые четыре часа.

Из дома, из корзины с бельём, Вар умыкнул простыню и, порывшись в рисовательной кладовке, сделал баннер, чтобы растянуть его над водой за церковью.

— Что это в середине? — спросила Джолин.

— Это герб. Из него понятно, кто ты такой. Мой герб — кинокамера.

— А это что? — Джолин ткнула пальцем в другой рисунок, крошечный, в углу. Вар надеялся, что она его не заметит.

— Ящерица, — признался он. — Это тоже я.

На следующий день Джолин тоже притащила простыню.

— А я вот кто.

Её рисунок гораздо больше походил на настоящий герб. В качестве оружия на нём красовались совок и грабли, и всё это пламенело и сверкало — она извела целую банку блёсток.

Вар показал на крошечный рисунок в углу.

— Это папайя, — ответила Джолин. — Это тоже я.

И ведь верно, подумал Вар. Встопорщенная и храбрая.

Велика-Важность сказала тогда, что он слишком многого не знает о Джолин. И что спросить никогда не помешает. Когда, после того как они натянули баннеры, внезапно полил дождь, Вар решил, что «Под-Столом» будет в самый раз.

— Ну и… ну и как получилось, что ты живёшь с тётей? — спросил он, когда зажёг последнюю свечу.

Глаза у Джолин сузились.

Вар уже практически видел в бойницах наконечники стрел, но не стал прикрываться щитом.

— Я хочу знать.

Джолин посмотрела вниз, на свои коленки. Подула на чёлку.

— Ладно. Но только это ничего не значит, ясно? Когда мне было пять лет, мать посадила меня в машину. Там было полно чемоданов, и я подумала, что мы едем в путешествие. Но мы просто завернули за угол, к тётиной квартире. Мать повела меня вверх по лестнице. В другой руке у неё был мой чемодан. Когда тётя открыла, мать отпустила мою руку и они стали орать друг на друга. Мать кричала: «Я не могу ехать в Нэшвилл с этим!» Уолтер говорит, у меня на лице было написано, что я ничего не понимала.

— А почему Уолтер?..

— Ну, он поднялся посмотреть, что там за вопли.

Вар слушал, как дождь тихонько барабанит по клеёнке, и представлял себе Джолин — маленькую девочку в ожидании большого путешествия, которая крепко держится за мамину руку, а потом — за пустоту. И это напомнило ему, как она ухватила его за руку в их первую встречу. Он много об этом думал.

Больше всего он думал о том, что она чувствовала, когда держала его руку. И вспоминала ли она об этом хоть раз. И захочет ли она, чтобы её кто-нибудь когда-нибудь взял за руку.

Он стал незаметно передвигать правую руку, пока она почти не коснулась левой руки Джолин.

Дополнительная информация. Мне не было неприятно, когда ты взяла меня за руку, репетировал он в голове, пока это не перестало звучать жалко.

— О, дождь кончился, — сказала Джолин в тот самый миг, когда он открыл рот. — Ну и хорошо.

Вар сидел на заднем крыльце, наведя объектив на свои ноги. Ногами он болтал во рву, устраивая водоворот, и они то казались длинными и костлявыми, то ускользали, как рыбы, то вдруг теряли пальцы.

Он отложил камеру. Раскрой глаза. Будь реалистом, говорит Джолин. У неё это всегда звучит так, как будто реальный мир прочен и надёжен. И одинаков для всех. Да только ему, Вару, реальный мир казался чем-то вроде его собственных ног под водой. Этот реальный мир искажает, запутывает, дразнится.

Взять хотя бы его, Вара, доклад. Пока он над ним работал, время бежало быстро — целые часы протекали незаметно. Потом, пока ждал оценки, время еле ползло. А когда увидел на верхней странице оценку А, ему показалось, что стены класса светятся и сияют. А из школы домой он не шёл — летел, гравитация ослабла.

Он поднял голову. Или вот взять облака. С научной точки зрения, это скопления водяных капель или кристалликов льда. Но вот, допустим, трое смотрят в небо, и каждый видит своё: дракона; близость дождя, полезного для папай; знак, что не надо брать человека за руку.

Он посмотрел вниз. Или вот…

И тут Вар увидел кое-что странное. Левая нога выше колена странно вспухла. Он что, ушиб её и не заметил?

Он посмотрел на правую ногу. Над коленом была такая же твёрдая опухоль. Вар напряг ноги и рассмеялся вслух.

Мускулы!

Он напряг руки. И тут мускулы!

Он задрал рубашку. Встроенный надувной матрасик сдулся!

Ну конечно. В последние несколько недель он без всякого напряжения носил по шлакоблоку в каждой руке. А мама вечерами смотрела на него странно и спрашивала, хорошо ли он питается. Может быть, участок пока ещё не изменил его внутри, но уже изменил снаружи. А снаружи — это часть внутри.