Валерий Роньшин - Как Наталья Николаевна съела поэта Пушкина и другие ужасные истории

— Ах, — ахнул Голос.

И тут вдруг в дверь постучали.

— Ой, — ойкнул Голос.

Смотритель пошел открывать, недоумевая, кто бы это мог быть? А когда открыл, то увидел на пороге таинственного незнакомца в черном плаще. За его спиной, у берега, стоял корабль с темными парусами.

Ни слова не говоря, незнакомец сорвал с плеч черный плащ…

— Осторожнее! — вскричала летучая мышь Виолетта, приоткрыв один глаз. — Я вижу его мысли! Они черные!

Услышав этот предостерегающий крик, смотритель успел вовремя вскинуть руки над головой. Перехватив плащ, он набросил его на незнакомца.

Под плащом загремел гром и засверкали молнии!

А потом все исчезло… Вернее, не все. Исчезли только таинственный незнакомец и его корабль с темными парусами.

Небо очистилось от туч. Засияло солнце. Океан успокоился.

— Артур, — тихонько позвал Голос.

Смотритель оглянулся. Позади него стояла девушка сказочной красоты.

— Мона?.. — не веря своим глазам, воскликнул он. И еще раз воскликнул: — Ура! Я вспомнил! Меня зовут Артур!..

— Да, мой любимый, — сказала Мона.

А затем смотритель посмотрел в зеркало и увидел, что он уже не глубокий старик, а двадцатидвухлетний юноша, каким он был две тысячи лет назад.

— Выходит, мне снова придется жить две тысячи лет? — озадаченно произнес Артур.

— Но теперь, милый, — ответила ему прекрасная Мона, — ты проживешь их рядом со мной.

— Тогда я согласен! — обрадовался Артур и поцеловал Мону в щечку.

И они одновременно посмотрели на Виолетту, без которой их счастье было бы невозможно. А летучая мышь как ни в чем не бывало висела под потолком вниз головой, с закрытыми глазами.

Вы думаете, она спала? Кто знает…

Это жуткое дело началось сразу же после дождичка в четверг.

Знаменитые сыщики Бом, Бим, Бам сидели в своем знаменитом сыскном агентстве «Бамбимбом».

— Так, — сказал сыщик Бом, поглядев на календарь, — сегодня у нас четверг.

— Так, — сказал сыщик Бим, поглядев в окно, — дождичек уже кончился.

— Так, — сказал сыщик Бам, поглядев на часы, — значит, с минуты на минуту начнется это жуткое дело.

И точно — жуткое дело началось с пятой минуты на шестую.

Дзынь! — дзынькнул звонок.

— Входите! — хором пригласили сыщики.

Скрип! — скрипнула дверь. И в сыскное агентство вошел черный-пречерный мужчина.

— Я к вам по делу, — с порога объявил он.

— По жуткому? — уточнили сыщики, потому что после дождичка в четверг они расследовали исключительно жуткие дела.

— По о-о-очень жуткому, — заверил их мужчина.

— Тогда садитесь и рассказывайте, — сказали сыщики.

Черный мужчина сел и рассказал. Рассказ этот длился десять часов. А вкратце сводился к следующему:

Мужчину звали Николай. Родился он в России. И там же, в России, женился. Фамилия невесты Николая была Чернова. Одевалась Чернова во все черное. Даже на свадьбу она надела черное платье. А после свадьбы Чернова сразу же посадила Николая в свой черный самолет и доставила в свой черный замок.

В этом замке все было черное-пречерное — аж до самого потолка да и сам потолок был чернее некуда.

На завтрак, обед и ужин в черном замке Николай и Чернова ели только черную икру, а пили только черный кофе. Спали Чернова с Николаем, как теперь уже нетрудно догадаться, на черной кровати — с черными подушками и черными простынями, — укрывшись черными одеялами.

Одним словом, в черном замке Черновой, куда ни глянь, царила сплошная чернуха. И даже если выглянуть в окно, то и там, за окном, аж до самого горизонта, расстилалось Черное море.

В первый же день Чернова собственноручно переодела Николая с ног до головы во все черное — черные ботинки, черные брюки, черную рубашку… А в первую же ночь Чернова собственноручно выкрасила Николая с головы до ног черной краской.

— Вот так-то лучше будет, — сказала Чернова, оглядев черного Николая от висков до носков и от носков до висков, а потом села в свой черный самолет и улетела куда-то за Черное море.

И эти ее полеты стали повторяться каждый день.

«Куда это она все время летает?» — ломал свою черную голову Николай, но не спрашивал, потому что он как-то раз вот так спросил, а Чернова взяла, да и укусила его черными зубами. «Много будешь знать, плохо будешь спать», — сказала она при этом. С тех пор Николай вопросы не задавал, зато и спал хорошо.

А по утрам, когда Чернова улетала на своем черном самолете по своим, наверняка, черным делам, выспавшийся Николай от нечего делать бродил по черному замку.

И вот бродил он так, бродил бродил…

бродил…

бродил…

И набрел на… белую дверь. Поначалу Николай даже глазам своим не поверил: в черном за́мке — белая дверь! Он подумал, что это глюк какой-то, и ущипнул себя за черное ухо, а потом еще похлопал себя по черным щекам. Но это был не глюк, это была самая что ни на есть реальная белая дверь…

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — перебив Николая, попросили сыщики Бам, Бим и Бом.

— Да собственно это уже конец, — закончил Николай свой рассказ.

— А дверную ручку на белой двери вы случайно не дергали? — спросил Николая сыщик Бом.

— Не было там никакой дверной ручки, — ответил Бому Николай.

— А в замочную скважину белой двери вы случайно не заглядывали? — спросил Николая сыщик Бам.

— Не было там никакой замочной скважины, — ответил Баму Николай.

— А ухо к белой двери вы случайно не прикладывали? — спросил Николая сыщик Бим.

— Не было там никакого уха, — ответил Биму Николай.

— Ну что ж, — сказали Бам, Бим, Бом, — тогда нам все яснее ясного.

— А что вам яснее ясного? — не понял Николай.

— А то, дорогой Николай, — ответили ему сыщики, — что никакой вы не Николай. Вы самая настоящая Чернова.

Николай как услышал эти слова, так сразу же и стушевался… Вернее, Чернова, услышав эти слова, сразу же стушевалась.

— Но… но как вы догадались? — в смятении пробормотала она.

— На то мы и великие сыщики, чтобы обо всем догадываться, — скромно заявили Бим, Бом, Бам.

— Но почему, почему вы догадались?! — негодовала разоблаченная Чернова.

— Во-первых, по зубам, — сказал ей Бам. — У вас черные зубы в два ряда.

— Вот ешкин-мошкин! — выругалась по-черному Чернова.

— Во-вторых, по ногам, — сказал ей Бом. — У вас женские туфли на шпильках.

— Вот блин горелый! — выругалась Чернова снова по-черному.

— В-третих, по рукам, — сказал ей Бом — у вас длинные ногти покрытые черным лаком.

— Вот елки-палки! — опять по-черному выругалась Чернова

— Ну а теперь, — потребовали в один голос три сыщика, — говорите правду, одну только правду и ничего, кроме правды!

И Черновой ничего другого, кроме правды, говорить не осталось. Рассказ ее занял десять секунд. Но если его — этот рассказ — растянууууууууть как жевательную резинку, то, растянутый, он сводился к следующему: