Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

Поэтому первым элементом нашего Большого Ассоциативного Блефа, друзья мои, будет усыпление бдительности Алкивиада с помощью особого наркоза.

Итак, записываем этот первый элемент разработки: «Наркоз».

Теперь имеет смысл подумать о том, что может явиться наркозом для такой личности, как Алкивиад. Если мы рассмотрим его картотеку и результаты исследования многих лет, то мы без сомнения установим, что наркозом для Алкивиада является тишина.

Прошу записать. Само собой разумеется, что одна тишина ему ничего не даст. Вернее, она не принесет вам непосредственной пользы, поскольку Алкивиад может ваше спокойствие трактовать весьма произвольно и неправильно, считая его лишь минутным затишьем перед бурей. Или же он может прийти к совершенно ложному выводу, что ваше молчание является выражением страха перед его особой, что, понятно, было бы и нежелательно и вредно.

С этой целью, прежде чем наркоз тишины прекратит свое действие, нужно быстро взять инициативу в свои руки. Для этого мы используем метод дрейфа. Знаете ли вы, когда в морском спорте мы имеем дело с дрейфом?

- Когда судно теряет управление и им свободно распоряжаются морские течения, - ответил я.

Шекспир утвердительно кивнул.

- Так вот, дорогие коллеги, вашей задачей будет принудить Алкивиада к дрейфу. Педагоги подразделяются на дрейфующих и не дрейфующих. Дрейфующего гога мы легко распознаем, бросив ему во время урока приманку в виде Морского Змея, или, другими словами, отвлекающий элемент.

Мы обеспокоенно зашевелились.

- Согласно легенде, - продолжал далее Шекспир, - знаменитый мореход Синдбад во время одного из своих путешествий, стремясь избежать мести со стороны жестокого капитана пиратов, крикнул: «Морской Змей»! Этим ему удалось отвлечь внимание пиратов и спастись.

На подобном же принципе основана и наша акция, известная под условным названием «Морской Змей».

В начале урока мы забрасываем приманку в виде Морского Змея и наблюдаем. Если гог клюнет на приманку, это означает, что он относится к числу дрейфующих гогов. Такой гог охотно отклоняется от курса, подчиняется течению и с радостью вместе с нами преследует Морского Змея. То, насколько ценным является для нас подобный тип гогов, не требует объяснений. А именно к таким гогам относится Алкивиад.

Но нам придется прервать нашу очень приятную беседу, - проговорил Шекспир, вставая. - Я не могу опаздывать на заседание кружка. Покончим с этим завтра после уроков.

Уже на следующий день у нас был урок Алкивиада, и мы решили немедленно применить метод БАБа. Все казалось нам очень простым.

У нас уже был некоторый опыт с пани Лильковской. Мне придется напомнить вам о ней, чтобы это наше решение никому не показалось странным. То, что мы делали на уроках этой бедной учительницы, как раз и было дрейфом, и запускать Морского Змея мы тоже умели преотлично. Нет, с этой точки зрения Шекспир не открывал нам ничего нового.

Мы уже давно применяли родственный метод, а столь примитивные приемы, как разговоры на уроках и самый обычный крик, мы оставляли малышам из младших классов. Мы могли похвастаться вещами получше и поинтересней. Наша игра заключалась в запугивании ангела. В школе бывают такие случаи, когда молодежь не успевает утрясти все свои дела во время перемен, как, например, завершить обмен марками, закончить партию в пинг-понг или какой-нибудь спор.

В таком случае неопытный малыш впадает в панику и летит сломя голову в класс, только бы не опоздать. В нашем классе мы вели себя иначе. Никто не торопился, никто не впадал в панику, столь губительную для юных нервов. Игра продолжалась, торговля процветала вплоть до заключения торговой сделки, а спор благополучно завершался. Опаздывающие были уверены, что им ничего не грозит. Для этого был один очень простой рецепт.

Когда бедная преподавательница с бодрой и доверчивой улыбкой переступала порог нашего класса, ее приветствовала гробовая тишина и мрачные лица. Пани Лильковская с беспокойством оглядывалась.

- Что-нибудь случилось?

- Нет, ничего особенного, - отвечали мы.

Пани Лильковская замечала отсутствие Слабого и Засемпы.

- А где Слабинский и Засемпа?

- Они немного запоздают, - отвечал я, вставая. - Слабинскому плохо.

- Что с ним?

- Ничего страшного, я только опасаюсь, не съел ли он лезвия безопасной бритвы вместе с маслом.

- Бритву с маслом? Дитя мое, что это ты городишь? - Пани Лильковская с тревогой глядела на меня.

- Да, но видите ли, пока ничего еще не известно. Просто у него была булка, толсто намазанная маслом, поэтому-то и не исключена такая возможность. Вы ведь, наверно, слышали о таком случае на маслозаводе? На днях это как раз произошло с дядей Пендзелькевича, и он чуть не утонул. Тут же у нас, на мокотовском маслозаводе. Там есть такие здоровые котлы со сливками, метра в два высотою. Вот дядя Пендзелькевича как раз и свалился в такой котел.

Пани Лильковская присматривалась к нам с недоверием.

- Честное слово… тут еще никого поблизости не было, а машины заглушают крики, стенки у котла скользкие, и он никак не мог выбраться. Еще хорошо, что у дяди Пендзелькевича разряд по плаванию, поэтому он плавал, а не пошел на дно.

- Плавал?

- Да, плавал. Сначала кролем, а потом, когда устал, на спине, это его и спасло…

- Ужасно… - говорила пани Лильковская, - но я все же не понимаю, какое это все имеет отношение к бритвам.

- А то, что из этих сливок потом сделали масло.

- Сделали масло. - Пани Лильковская поморщилась.

- Конечно, сделали, ведь жалко выливать столько сливок.

- Господи, чем только нас кормят!

- Ничего в этом противного нет. Дядя Пендзелькевича купается не реже раза в неделю, а руки моет даже каждый день, это чистый человек, да и фартук у него был белый и сапоги только что вычищены. Тут вообще и говорить-то не о чем было бы, если бы не то, что дядя этот носил в кармане лезвие бритвы фирмы Герлах, и оно было с ним все время, пока он плавал. Лезвие это выпало у него из кармана вместе с карандашом и самопиской Ватерман с золотым пером.

- Ну и что?

- Ну и ничего, дядя говорит, что потеря невелика, потому что авторучку удалось выловить. А карандаш и лезвие - мелочи…

- Но, детка… неужели ты хочешь этим сказать, что лезвие осталось в сливках?

- К сожалению, осталось.

- Как же это - и никто не пытался его выловить?

- Нет, никто не пытался, потому что об этом лезвии дядя вспомнил только на следующий день, когда ему нужно было заточить карандаш. Масло было уже взбито и отправлено в продажу…

- Должны были запретить продажу!

- Ничего не получилось бы, потому что масло уже развезли по магазинам, а там его успели раскупить. Вы ведь сами знаете, что масло долго лежать не может…